Ничья его девочка

И давит сильнее, так что кости хрустят. Дрожит сам и мне его дрожь передается. Чувствую, что темная она и страшная дрожь его, что он сам ею напуган… а мне она нравится. Я готова позволить себя ударить еще раз, чтобы ее ощутить и понимаю, что это ненормально. Что не так с этим что-то… и со мной не так. И с ним.

— Неправильно все это. До чертей неправильно.

Я думала он о Яне говорит, о том, что между нами там было. Наивная… это потом спустя много лет я пойму эту борьбу и войну, которую он вел с самим собой и со мной заодно. А тогда я была слишком маленькая, чтобы понять. Тогда я просто сходила с ума от того, что Барский меня обнял, от касания его пальцев к моим волосам и от гулкого биения его сердца под моей щекой.

— Я… бы не стала с ним.

— Надо отправить тебя куда-то. — словно сам себе и гладит волосы, сильно, больно гладит, тянет их вниз, потом сгребает в кулак и мнет, — Куда-то подальше. Найти школу, пансионат… не знаю какое-то безопасное место, где никто не тронет. И….подальше… подальше от…

Он не договорил, а я лишь через несколько лет пойму, что он о себе. Это от него подальше, чтобы он не тронул. Отсрочка демонам и апокалипсису…

Потом протирал водой рубец, снова лёд прикладывал, и накинув мне на плечи полотенце вывел из кухни. Когда вниз спустились Барский меня к машине повел. Жене сказал, что упала я… что надо домой отвезти — рука у меня болит сильно. Она не стала выспрашивать. Она вообще ему мало вопросов задавала. Удобная че… он всегда делал так, чтобы ему было удобно. Только я из зоны комфорта его выбила. Со мной удобно не было. Со мной все не так.

Домой привез меня, из машины выгрузил и обратно к своей Светочке уехал или к той сучке, которую не успел… А я забыла крикнуть вдогонку, чтоб в этот раз все же оттрахал любовницу или кто она там его темноволосая шлюшка. И в сердце то огонь полыхает при воспоминании о том, как к себе прижимал, то болезненная ярость слепит и ненависть… и вовсе не за то, что ударил. К сожалению, не за то… А поздно ночью я рассматривала этот рубец на своем плече и обводила его, а потом подносила к губам собственные пальцы, вспоминая, как он вдавил меня в себя и цеплялся дрожащими руками за мои волосы. Со мной уже тогда творилось нечто странное. Я уже тогда была влюблена в него по-животному дико. Не по-людски. Да и он по-людски не умел….

* * *

Но поговорить у нас больше не вышло. Барский действительно отправил меня учиться заграницу. Подальше от себя и от своей драгоценной семейки. Не приехал даже провожать.

Через неделю после проклятой вечеринки вызвал меня в кабинет. Когда зашла он по телефону беседовал и кивком головы мне на кресло указал. Я не села. Так и осталась стоять. Рука все еще болела я делала перевязки с мазью, а Светлана заботливо помогала наложить бинты. Все спрашивала, как я так… а мне казалось она прекрасно знает кто это сделал. Знает и злорадствует.

— Завтра ты уезжаешь учиться в Словакию в закрытую школу. Будешь изучать хореографию, музыку и все что положено. Так что думаю за два года из тебя выйдет человек.

На меня не смотрит… смотрит в свой ноутбук и что-то пишет своими длинными аристократическими пальцами. Все решил, все продумал. Избавился наконец-то. Надоело играться. Ублюдок. Какой же он равнодушный ублюдок.

— Я не хочу никуда ехать.

— А я разве спросил твоего мнения? Я просто ставлю тебя в известность и все. Там за тобой будут присматривать. Заведение закрытого типа с религиозным уклоном.

Я зло рассмеялась.

— Так чего не сразу в монастырь? Надежно. Надежней не придумаешь.

— А тебя не возьмут ты даже не крещенная.

— А вы оказывается о Боге говорить умеете. И что такое крещение знаете. О как. Не ожидала. Может еще и церковь у нас в городе вы отстроили?

Поднял на меня взгляд ни капли интереса, любопытства или сочувствия. Совершенно бесчувственный и безэмоциональный. Когда смотрит так мне ударить его хочется или в лицо ногтями впиться.

— Да — я. Так вот, никаких выходок. За тобой будут присматривать. Если что не так — доложат мне.

— И что?

— А то что я выполню то обещание, что давал тебе неделю назад.

И равнодушие тут же пропало. Вспыхнули его глаза, оттенок стал горячим, обжигающим и зрачки расширились, а у меня тоской грудь сдавило так сильно, что слезы в горле комком стали.

— Все. Иди. Разговор окончен.

Встал с кресла и к окну подошел, открыл привычным жестом форточку и сигару в рот сунул, поднес зажигалку. И я не знаю почему так поступила, не знаю, как осмелилась, как вообще позволила себе это сделать. Бросилась к нему и обвила сзади руками.

— Не гоните меня от себя. Не хочу от вас уезжать. С вами хочу. Захар… пожалуйста. Нет кроме вас никого… не нужна никому. Не гоните меня!

Отражение его в стекле вижу, как рука с сигарой дрогнула, он ее в форточку швырнул и долго мне в глаза через стекло смотрел.

— Так надо.