Ни кола ни двора

Я очень давно не просыпалась на рассвете. Небо за окном было серое, с легким, разгорающимся румянцем. На моей подушке лежала рыжая кукла, я долго смотрела на нее, пока не поняла — у нее губы цвета надвигающегося солнца. Чуть-чуть розоватые, с холодным, синим подтоном.

Заснуть не получалось, хотя проспала я, дай Бог, час. Дом был тихим, словно Бог обложил его ватой и поместил в коробку, чтобы перенести куда-нибудь в другое место. Знаете такие коробки для переезда, да? Все знают.

Я встала, потянулась, высоко вздернув руки вверх, кончиками пальцев почти коснувшись крючка, на котором висели качели — потолок у меня был совсем низкий. Мне нравились узкие и тесные пространства. Я бы хотела жить в капсуле, как космонавты из фильмов про далекое будущее. Хотела бы, чтобы в капсулу помещалась только я.

Рассветный час — самый удивительный за весь день. Такое же чудо, как зарождение жизни, как завязь цветка или беременность, или даже деление одноклеточных. В детстве меня очень интересовало, как из ночи появляется день. Когда я узнала, в чем дело, была даже чуточку разочарована.

Зачем-то я вышла из комнаты, проскользила к лестнице, собирая носками лень Люси. Кедровой сладостью пахло еще сильнее прежнего. Внизу было пусто и тихо, мама и папа спали, спала прислуга, спала, наверное, даже охрана. Я осторожно спустилась вниз, подумала, достаточно ли киношно будет попить сейчас горячего молока?

Недостаточно киношные вещи меня вовсе не увлекали.

Уже на подходе к кухне, у самой двери, я услышала его кашель. Выглянула в окно, увидела, что Толик сидит на крыльце.

Не знаю, что заставило меня выйти. Я думаю, под тем светом его профиль опять показался мне красивым. Вот еще странная штука, которая меня в нем поразила — в анфас черты его казались почти мягкими: широкое лицо, хитрый, тоскливый взгляд, нежно очерченные, большие глаза, а в профиль заметны были острые линии его носа и рта, возвышенная резкость лица, казавшегося с другого ракурса таким простым.

Я описываю его очень подробно, но на самом деле, и это стоит признать, у Толика было довольно типичное русское лицо, печальное, какое-то нищенское, красивое и некрасивое одновременно. Но мне-то он казался особенным в том, в чем другим — вовсе нет.

Я посмотрела на Толика, стараясь представить его с собой в одной постели. Я все знала о сексе из интернета, даже участвовала иногда в обсуждениях всяческих сексуальных тем в девчачьих сообществах. Согласно моей легенде, у меня было трое парней, иногда я даже описывала наши постельные приключения. Сулим Евгеньевич консультировал меня по этому вопросу, чтобы я не облажалась, но мыслей о нем у меня никогда не возникало, не знаю, почему. Наверное, я просто еще никогда не решала влюбиться.

Я знаю, что репетиторы часто пристают к своим ученицам, но Сулим Евгеньевич никогда даже не смотрел на меня, как на девушку. Может быть, он боялся моего отца, но, скорее всего, ему интересны были только очень взрослые женщины. Последней его мадам (в прямом смысле, она была француженкой, и муж у нее имелся) было что-то около тридцати пяти.

Я зашла на кухню, посмотрела на себя в отражении хромированного холодильника — неясный силуэт, темный, весь в мазках теней.

У меня была ночная рубашка с черноухим мультяшным далматинцем, рубашка, как длинная футболка, даже лямку не приспустить. Я подтянула трусы, обычные, черные шортики, тоже ничего сексуального.

— Ну же, — сказала я. — Думай, цветочек.

Рита — цветочек, Рита — овощ, Рита — тот еще фрукт.

Я открыла холодильник, взяла из морозилки длинный кусок мяса, вроде бы, ребрышки, и приложила его к груди. Подержала несколько секунд, отложила, отдернула рубашку и взглянула на себя. Соски под тканью топорщились, это уже что-то. Я взбила волосы, повела головой, порепетировала улыбку.

Хотела бы я быть похожей на маму. Раз уж Толик любил маму, наверное, она нравилась ему по внешности. А вот мой папа — вряд ли.

Но что поделать, работаем, с чем есть.

Я стянула один носок, памятуя про Лолиту и ее искрометное появление. Впрочем, для Лолиты я уже была старовата. Вроде как, ей было восемнадцать, когда Гумберт видел ее в последний раз. Или больше?

Когда я вышла к Толику на крыльцо, стало понятно, что трюк с мясом можно было не проворачивать — я так сразу и замерзла.

— Вы не спите? — спросила я. Глупый вопрос, сама пожалела, что с него начала. Но Толик обернулся, просиял, как небо над ним, и выдал:

— Не, ты че. Я ваще не сплю никогда. С тех пор как меня по голове е… по голове мне дали с тех пор как, так я не сплю просто никогда. Дремлю только. Одним полушарием. Как дельфин, знаешь? Даже глаза не закрываю.

— Так не бывает, — сказал я.

— А ты докажи, что так не бывает! — ответил он, прижимая новую сигарету к почти догоревшей.

— Докажу, — сказала я. — В интернет сходите. Вы там вообще были?

— Ну, — сказал он. — Это же почта, все дела. Бывал, конечно. Но мне там не понравилось.

Тогда я спросила:

— Можно я с вами посижу? Вы не против?

— Не, о чем базар? — сказал Толик, улыбнувшись широко и ярко, сверкнув зубами. — Садись.