Ни бог, ни царь и не герой

Было часов девять утра. На вокзале уже собралось порядочно народу. Ждали поезда.

Так вот какая она, эта таинственная заграница? Мне представлялось, что за рубежом все не такое, как дома, в России. А оказалось, что первый заграничный город Броды ничем, ну, ровнехонько ничем не отличался от российских городков и местечек Юго-Запада. Те же домишки, та же грязь, те же обязательные костел и синагога, те же украинцы и евреи, тот же язык. Такая же станция железной дороги с неизбежным жандармом на перроне.

Хоть Грицько и его австрийские приятели уверяли, что здесь мне ничто не грозит, я все же был настороже. Я отлично понимал, что не только в России имеются представители такой «приятной» профессии, как «шпик» и «филер», и что австрийские власти вряд ли с особенным энтузиазмом отнесутся к школе бомбистов.

Иной раз у меня прямо-таки дух захватывало: где это очутился я, двадцатилетний малограмотный парень из далекой уральской глуши? Что привело меня, знавшего толком лишь родной завод, сюда, в чужую, незнакомую страну? Какая сила заставила преодолеть на пути все трудности и невзгоды?

Твердая вера в лучшее будущее, воля к победе великого рабочего дела — вот как называлась эта сила.

Да и молодость и здоровье помогали переносить все тяготы, выпадавшие на долю профессионального революционера.

Подошел поезд. Я забрался в вагон — он резко отличался от знакомых российских вагонов. Никаких полок в нем не было. Пассажиры сидели на скамьях, причем каждое место было отделено от соседних красиво изогнутыми перегородками от головы пассажира до самого сиденья. Сидишь и не видишь соседей. Только напротив маячит без конца одна и та же физиономия. Едешь словно в своеобразной одиночке! Ни разговоров, ни обычного нашего русского вагонного веселья с его быстрыми знакомствами, симпатиями, общими чаепитиями и знаменитым «козлом». Чинной и скучной оказалась железнодорожная заграница.

Сел я в это кресло и худо ли, хорошо ли, но доехал в конце концов до города Львова, или, как он тогда официально назывался в Австрии, до Лемберга. Вышел на вокзальную площадь, огляделся. Вот это действительно уже самая всамделишная заграница! Большие дома с островерхими крышами, суровые, устремленные ввысь церкви, всюду непонятные надписи и совсем не похожая на нашу публика.

Наняв извозчика, я назвал ему адрес.

Из всего увиденного в этот день во Львове меня, пожалуй, больше всего удивил именно извозчик и его экипаж. Сам возница в цилиндре и престранном пиджаке, какого я раньше никогда не видывал: сзади хвост, а спереди нечего даже подпоясать; теперь у нас так одеваются только дирижеры. Восседал он на высоченном облучке, по обе стороны облучка — фонари. Сбоку, вставленный в специальное приспособление, торчит кнут — длинная, аршина в три палка с коротеньким ремешком. Экипаж большой, в него свободно усаживаются шесть человек в два ряда, лицом друг к другу.

Я нашел нужный дом, дернул за проволочку звонка. Вышла молодая девушка в наколке и передничке: видно, прислуга. Коверкая русский язык — мне казалось, что иностранцам так понятнее, — я спросил:

— Тут жить руссишь?

Девушка впустила меня, захлопнула дверь и вышла. Через минуту появился среднего роста, коренастый молодой человек. Его длинные русые волосы были гладко зачесаны назад, с красивого лица прямо на меня смотрели умные, с лукавинкой глаза.

— Ксенофонт просил вас показать мне город, — тихо сказал я, не отводя взгляда.

— Но сегодня плохая погода. Сделаем это послезавтра, — ответил незнакомец.

Наконец-то! Наконец-то все мытарства позади! Я не сдержался и сжал товарища в объятиях. Парень я был не из слабых, и не будь он тоже крепким хлопцем, наверное, был бы основательно помят.

— Ну-ну, поосторожнее! А то останетесь без преподавателя. — Он крепко пожал мне руку. — Николай Козлов, — назвал он себя.

Кажется, уже после революции я узнал подлинное имя руководителя и инструктора Львовской партийной школы бомбистов — Николай Павлович Бородонос. В 1906 году в Киеве он возглавлял мастерскую бомб на Жилянской улице, в том самом доме, где я жил на конспиративной квартире. Потом Николай Козлов перевез эту бомбовую мастерскую в Ростов-на-Дону. Жандармам удалось напасть на след лаборатории, замаскированной под «Техническую контору», и они попытались арестовать Козлова и его товарища Усенко. Однако боевики метнули в жандармов две бомбы и скрылись.

И вот теперь этот спокойный, изящный, с иголочки одетый человек, похожий скорее на светского франта, чем на боевика, обладавший невозмутимо хладнокровной отвагой, заведовал Львовской школой.

Мы как-то сразу понравились друг другу, и эта взаимная симпатия сохранилась до конца нашего совместного пребывания во Львове.

Из курсантов я приехал первым.

— Что ж, будем ждать остальных. Надо набрать человек десять-пятнадцать, — сказал Николай. — Ну, а как добирались?

Я махнул рукой и поведал ему, с какими приключениями переходил границу.

— Это уж киевляне виноваты. Разве так доставляют людей! — возмутился Козлов. — Сегодня же отправлю письмо в Южное бюро…