Ни бог, ни царь и не герой

Некоторое время мы ехали молча. Вечернюю тишину нарушало лишь чавканье колес по размокшей дороге да редкие «цоб-цобэ» моего проводника. Быстро темнело.

— Слушай-ка, Грицько, — наконец спросил я, — а этот твой дружок не пошлет за нами в погоню жандармов? Смотри, а то в случае чего тебе первая пуля.

Грицько засмеялся. Смех у него был какой-то мягкий, приятный.

— Не волнуйтесь. Воны, те анархисты, — в его голосе послышалось презрение, — боятся нас. Знають: чуть шо — мы им косточки переломаем.

— Ну-ну, смотри…

— А вы, видно, хлопчик бывалый. Они здорово перетрухнули. На меня глядят, шо я стану робыть. А я не на ихой стороне. Они це почуялы. Нет, не бойся, это воны так, на пушку вас бралы. Хорошо перейдемо. Цего золотого миста ни я, ни воны портить не будемо — це ж наш корм…

Вот показались и первые постройки села.

— А отсюда далеко до границы? — спросил я.

— Да ось вин, кордон, — Грицько показал кнутовищем. — У кинци села. Там и пост стоит… Ну, вот и приихалы… — Грицько первым соскочил с телеги. — Прошу, заходьте до менэ в хату…

Грицько оказался крепким хозяином, оправдывая известную пословицу насчет трудов праведных и домов каменных. Мы вошли в просторную, добротную, разделенную на три половины хату. Чистота, чуть пряный аромат высушенного чебреца, разложенного по всей хате, придавал жилищу Грицька особый, чисто украинский уют.

Двое ребятишек повисли на шее отца. Жинка, дородная крепкая женщина, сразу захлопотала у печки.

— Сидайтэ вечерять, — приказал Грицько, — менэ не ждить. Я зараз по дилу схожу, спытаю, як сегодня на кордоне…

Грицько ушел, а мы с его жинкой и хлопцами сели за стол, застеленный чистым рушником.

Накормили меня по всем законам украинского гостеприимства — до отвала.

Вернулся хозяин.

— Ну как?

Он покачал головой:

— Сегодня не можно. Понаихало начальство, меняють весь пост. Як скризь всэ уладиться, так и пийдэмо. Денька через два-три. А пока вы живить в менэ…

Такое меня взяло зло! Ну что за невезенье с самого Урала: в Питере провал, в Киеве глупый арест, в Кременце дал водить себя за нос, теперь тут изволь сидеть!..

Потекли один за другим дни безделья и беспокойства. Чтобы я не выделялся, Грицько одел меня во все селянское и даже раз, выдав за родственника, взял меня с собой на какую-то «вечорныцю».

Так прошли три-четыре «привольных, веселых» дня, показавшиеся мне годом.

Наконец вечером Грицько мне сказал:

— Ну, готовьтеся. Сегодня, пид утро, пийдемо.

Григорий объяснил мне, что в этих местах вдоль границы сплошной полосой тянется мелкий кустарник. Между кустарником и линией кордона — просека-тропа, по которой расхаживают часовые.

Как только начало темнеть, я заторопил своего провожатого. Грицько повел меня в сторону от села и его околицы с воинским пограничным постом. Под большим деревом мы остановились.

— Ждить тут, — шепотом сказал мне Грицько. — Я пийду на ту сторону. Як тилько побачите огонек серника — идить до менэ. Осторожно, но швыдко. Разумиете?

Грицько пропал в темноте. Неужели через несколько минут я буду за рубежом, вне опасности, и все передряги последних недель останутся позади?!

Напряженно вглядываюсь во мрак. Ничего… «А если Грицько обманул?! — ожгла мысль. — Что я тогда стану делать?..»

И вдруг в кромешной тьме блеснул слабый огонек. Словно каменная гора свалилась у меня с плеч. Не обманул Грицько, честный контрабандист!

Я опрометью бросился вперед и оказался на открытой широкой просеке. Пригнувшись, стремительно рванулся в сторону сверкнувшего огонька. И на всем бегу с шумом, который показался мне оглушительным, полетел куда-то вниз…

Я очутился по грудь в холодной воде, в широком и довольно глубоком рву. Часовой открыл пальбу.

Проклиная все на свете и прежде всего моего проводника, я с трудом перебрел через ров и, промокший до нитки, вылез на «берег».

Грицько оказался совсем рядом.

— Эх, хлопче, хлопче!.. — виновато шептал он. — Який я дурень! Забув тоби сказаты, шо туточки вода… Ах ты, боже ж ты мий! Ну, ничого, зараз пийдемо до хаты, там пидсохнешь. Выпьешь горилки, все будет гарно.

В полной темноте мы добрались до австрийского местечка Броды. Грицько шел уверенно, как по своему селу. Так же уверенно, по-хозяйски, постучался в двери.

Здесь встретили нас как нельзя более радушно. Хозяева были, как видно, австрийские коллеги Грицька по профессии. Мне дали во что переодеться, мокрую мою одежду повесили у печки сушить, накормили, напоили.

Я все еще беспокоился, не выйдет ли осложнений из-за произведенного мною во рву шума, не сообщат ли русские пограничные власти австрийским о нарушителе границы, не задержат ли меня в Австрии. Меня прямо-таки подняли на смех:

— Шо ты, хлопче! Кто там про тэбе сообщать станет! Российска охрана тильки рада, шо ты благополучно через кордон перемахнул. Разве тильки чарку горилки за тэбе випьет…

— А чего же он тогда стрелял?

— А як же! Для виду. Вин же обязан кордон сторожить…

ЛЬВОВСКАЯ ШКОЛА БОМБИСТОВ

За ночь я отлично выспался. Утром рассчитался с Грицьком, простился со всеми и, провожаемый искренними пожеланиями удач и счастья, двинулся на станцию.