Она выходит на площадку, а Люк бросает взгляд на Генри. И подмигивает ему.
Лучше бы Адди остановилась прямо там! Развернулась и дала Генри затащить себя в квартиру. Нужно было захлопнуть дверь и закрыть ее на все замки.
Но они этого не сделали.
Адди оглядывается через плечо на Генри, который с мрачным видом смотрит им вслед, прислонясь к дверному проему. Ей хочется, чтобы он закрыл дверь, но Генри не двигается с места, и не остается ничего, кроме как уходить с Люком под его взглядом.
Внизу Люк придерживает для нее дверь, но Адди вдруг останавливается, глядя на порог. В проеме перед ступеньками, ведущими на улицу, клубится мгла. Адди не доверяет теням, ведь непонятно, куда они приведут. Ей совершенно не хочется, чтоб Люк забросил ее в какую-нибудь далекую страну, если (когда) вечер пройдет плохо.
– Сегодня я ввожу правила, – предупреждает Адди.
– Неужели?
– Мы не покинем город, – продолжает она, кивая на дверь. – И я туда не пойду.
– Через порог?
– Через тьму.
– Ты мне не доверяешь? – удивленно приподнимает брови Люк.
– Никогда не доверяла. К чему сейчас начинать?
Люк беззвучно смеется и выходит на улицу, чтобы поймать машину. Мгновением позже у тротуара тормозит блестящий черный седан.
Люк протягивает руку, предлагая Адди помочь забраться внутрь, но она обходится без его помощи.
Он не называет водителю адрес.
Тот его и не спрашивает.
А когда Адди интересуется, куда они направляются, Люк оставляет вопрос без ответа.
Вскоре они уже катят по Манхэттенскому мосту.
Молчание, что воцаряется между ними, должно быть неловким. Прерванный разговор бывших, которые слишком долго прожили в разлуке, но все же недостаточно долго, чтобы друг друга простить.
Что такое сорок лет против трехсот?
Но это стратегическое молчание. Тишина, которая наступает во время разыгрываемой шахматной партии.
И на сей раз Адди намерена выиграть.
IX
7 апреля 1952
Лос-Анджелес, Калифорния
– Боже, ты восхитительна! – восклицает Макс, поднимая бокал.
Адди краснеет, опуская взгляд на свой мартини.
Они встретились на бульваре Уилшир сегодня утром. Казалось, кожа Адди еще хранит отпечаток его простыней. Она расхаживала по тротуару в платье винного цвета – любимом платье Макса. Тот вышел на утреннюю прогулку, увидел ее, остановился и спросил – нельзя ли и ему пройтись с ней, неважно, куда она направляется. Когда они добрались до места назначения – симпатичного здания, выбранного наугад, – поцеловал Адди руку и попрощался, но не ушел, и она не ушла. Весь день они провели вместе. Бродили от чайной лавки к парку, затем в музей искусств и всякий раз находили оправдания не расставаться.
А потом Адди призналась ему, что это был ее лучший день рождения за долгие годы, а он, представив, что такая девушка останется одна, в ужасе на нее уставился.
И вот они уже пьют мартини в отеле «Рузвельт».
(Разумеется, никакого дня рождения у нее сегодня нет, Адди и сама не понимает, зачем об этом сболтнула. Может, просто посмотреть, что придумает Макс. Или ей стало скучно еще раз проживать ту же самую ночь.)
– Иногда встречаешь человека впервые, а кажется, что знаешь его сто лет. Бывало с тобой такое?
Адди улыбается.
Он всегда говорит одно и то же и всякий раз о них. Адди поигрывает серебряной нитью на шее, деревянное кольцо прячется за вырезом платья. Привычка, от которой она никак не может отделаться.
У столика возникает официант с бутылкой шампанского.
– Что это? – удивляется Адди.
– За твой день рождения и мою удачу, раз уж мне повезло провести этот чудесный вечер с тобой, – сияет Макс.
Адди восхищена крошечными пузырьками, поднимающимися со дна бокала. Еще не пригубив, она знает – шампанское превосходно. Дорогое, выдержанное. Знает Адди и то, что Макс легко может позволить себе подобную роскошь.
Он скульптор – Адди всегда питала слабость к искусству, – притом талантливый, но не из тех, что без гроша. В отличие от многих талантливых людей, с которыми доводилось встречаться Адди, Макс при деньгах. Семейные капиталы пережили две войны и голодные годы между ними.
Макс поднимает бокал, и на стол падает чья-то тень.
«Наверное, официант», – рассеянно думает Адди, но Макс смотрит на подошедшего и хмурится:
– Могу я вам чем-то помочь?
И следом раздается голос – нежный, как шелк, дурманящий, как дым:
– Полагаю, можете. – Возле их столика в элегантном черном костюме стоит Люк. Как всегда, он прекрасен. – Здравствуй, дорогая.
Макс мрачнеет:
– Вы знакомы?
– Нет, – отвечает она, но Люк в то же время произносит:
– Да.
Увы, несправедливо, что его голос слышен, а ее – нет.
– Старый друг, – бросает Адди, прикусывая язык. – Но…
И Люк вновь ее перебивает:
– Но мы давно не виделись, поэтому, если не возражаете…
– Это совершенно неуместно… – ощетинивается Макс.
– Убирайся.
Всего одно слово, но воздух от его силы идет рябью, легкой дымкой окутывает Макса. Его сопротивление тает, раздражение сглаживается, глаза становятся остекленевшими. Он поднимается из-за столика и уходит, даже ни разу не оглянувшись.
– Проклятье, – бормочет Адди, откидываясь на спинку стула.