Незримая жизнь Адди Ларю

Адди никогда не приходило в голову, что он может заявиться к ней, когда заблагорассудится, что Люк не привязан к дате их сделки. Что он совершал визиты к ней (или воздерживался от них) всегда намеренно, по собственному выбору.

– Вижу, ты была очень занята, – говорит Люк, изучая зелеными глазами портрет.

Все верно. Она присыпала собой, точно хлебными крошками, сотню произведений искусства. Люку придется как следует потрудиться, чтобы стереть их все до единого.

Однако в его взгляде плещется тьма – настроение, которому Адди не доверяет.

Люк ведет пальцем вдоль рамы картины.

– Уничтожишь ее, и я сделаю еще больше, – грозит Адди.

– Это не имеет значения, – отвечает Люк, уронив руку. – Ты не имеешь значения, Аделин.

Спустя столько лет слова все еще ранят.

– Это все равно что притвориться, будто эхо и есть твой голос.

К скверному настроению Люка, проявлениям его дурного нрава, коротким и ярким, точно молния, ей не привыкать, но сегодня он особенно жесток. Адди и не думает, что его взбудоражила маленькая хитрость, этот проблеск ее души, спрятанный между слоями искусства.

Нет, сегодня мрак заявился к ней уже в отвратительном настроении. За ним словно тащится какая-то тень.

Но с той ночи в Вийоне, когда она посмела его ударить, а он в ответ превратил ее в корчащийся на полу хижины Эстель полутруп, минуло почти столетие. Поэтому вместо того, чтобы спрятать зубки, Адди охотно бросается на крючок.

– Ты же сам уверял, что идеи сильнее воспоминаний. А я могу быть сильной, необузданной. Упрямой, как сорняк, и ты не вырвешь меня с корнем! Думаю, ты даже этому рад. Именно за этим ты и пришел – ведь тебе тоже одиноко.

Глаза Люка сверкают болезненной, грозовой зеленью.

– Не мели вздор, – огрызается он. – Боги известны каждому.

– Но помнят лишь немногих, – возражает она. – Сколько смертных ты встречал больше двух раз: первый – когда заключал сделку, второй – когда требовал плату? Сколько из них стали, подобно мне, частью твоей жизни? – На губах Адди играет победоносная улыбка. – Наверное, потому ты согласился проклясть меня на моих условиях. Теперь ты не так уж одинок, ведь есть кто-то, кто будет тебя помнить.

Он мгновенно оказывается возле Адди, прижимает ее спиной к стене.

– Я проклял тебя, потому что ты дура.

Адди только смеется.

– В детстве я представляла себе старых богов как великих бессмертных, которые выше мелких забот, что тревожат их паству. Думала, вы больше, чем люди. Но все совсем не так. Вы столь же легкомысленны и нетерпеливы, как презираемые вами человечишки, – выдыхает она. Люк стискивает ее сильнее, но Адди не дрожит и не съеживается, отважно выдерживает его взгляд. – Не так уж мы и отличаемся, верно?

И гнев Люка вдруг остывает, только зелень глаз наливается чернотой.

– Говоришь, хорошо меня знаешь? Давай-ка проверим…

Опустив ее плечо, он хватает Адди за руку. Слишком поздно она понимает, что Люк задумал.

Прошло сорок лет с тех пор, как он протащил ее сквозь тьму, но Адди не забыла те чувства – первобытный страх, шальную надежду и безрассудную свободу, что дают двери, распахнутые в ночь.

Та не имеет границ…

Но вот уже все кончено. Адди стоит на четвереньках на деревянном полу, руки и ноги дрожат от непривычного путешествия.

В комнате пустая разоренная постель, занавески широко раздвинуты, пол сплошь устлан нотными листами. В воздухе царит затхлый болезненный дух.

– Какая потеря, – бормочет Люк.

Адди, пошатываясь, поднимается на ноги.

– Где мы?

– Ты приняла меня за жалкого смертного, – отвечает Люк. – Одинокого, павшего духом человека, который нуждается в чьем-то обществе. Ты ошиблась.

Вдруг она замечает в комнате какое-то движение и понимает: они не одни. На банкетке для фортепиано, привалившись спиной к клавишам, корчится призрак старика с седыми волосами и безумными глазами.

Он умоляет Люка на немецком.

– Рано, – бормочет старик, прижимая пачку нот к груди. – Мне нужно еще немного времени…

Он говорит странно, слишком громко, будто не слышит. Но Люк отвечает ему суровым ровным тоном, низким гудящим голосом, который не только слышишь, но и ощущаешь всем телом.

– Увы, времени всегда недостаточно. Порой не хватает десятка лет, порой – мгновения. Но жизнь всегда кончается слишком быстро.

– Пожалуйста, – умоляет старик, опускаясь перед мраком на четвереньки.

Адди содрогается, увидев эту картину. Она знает, что мольбы не помогут.

– Заключи со мной еще одну сделку…

Люк рывком поднимает старика на ноги.

– Время для сделок прошло, герр Бетховен. Говорите же, я жду.

– Нет, – трясет головой старик.

Адди не видит глаза Люка, но понимает, что его настроение изменилось.

В воздухе поднимаются завихрения, ветер и еще кое-что посильнее…

– Отдай свою душу, – велит Люк, – или я заберу ее силой.

– Нет! – надрывно кричит старик. – Изыди, дьявол, изыди и…

Больше ему ничего не удается произнести – Люк раскрывается.