– Но в том и разница между нами, Аделин, – шепчет Люк, дотрагиваясь до ее подбородка. – Я всегда отзовусь.
Она невольно дрожит. От слишком знакомого прикосновения к коже, от жуткой зелени его глаз, дикой волчьей ухмылки.
– Да и вообще, – продолжает Люк, убирая пальцы от ее лица, – каждый бог взимает свою плату. Не только я торгую душами.
Он протягивает руку, и на его ладони прямо в воздухе загорается огонек.
– Он позволяет душам увядать, я же их поливаю.
Огонек вспыхивает, сворачиваясь в шар.
– Он раздает обещания, я – плачу вперед.
Яркая неожиданная вспышка, и вдруг пламя затвердевает.
Адди всегда было любопытно, как выглядит душа. Какое высокопарное слово – душа… Как и «бог», «время», «пространство». Когда Адди пыталась ее вообразить, то представляла себе молнию, пылинки в луче солнечного света, грозу в облике человека, нечто белое и необъятное.
Правда не так грандиозна.
Шар в руке Люка горит неярким внутренним светом, мраморный и одновременно прозрачный, сияющий.
– Только и всего?
И все же Адди не в силах отвести взгляд от хрупкого шара. Она невольно тянется к нему, но Люк убирает руку назад, подальше от нее.
– Не стоит обманываться внешним видом. – Люк крутит светящуюся бусинку между пальцами. – Глядя на меня, ты видишь мужчину, хотя знаешь, что я иной. Этот облик – лишь форма для глаз смотрящего.
Светящийся шар начинает крутиться и меняться, превращается в диск, а затем в кольцо. Ее кольцо.
Сияет ясеневое дерево, и при виде него сердце Адди замирает от желания схватить и пощупать знакомый гладкий ободок.
Но она только сжимает руки в кулаки.
– На что на самом деле похожа душа?
– Я могу тебя показать, – мурлычет Люк, и огонек снова опускается ему на ладонь. – Скажи лишь слово, и я обнажу перед тобой твою собственную душу. Сдайся, и я обещаю: последнее, что ты увидишь, будет правда.
Ну вот опять.
Пряник – и тут же кнут, и то, и другое таит яд.
Адди последний раз смотрит на кольцо, а затем отводит взгляд и поворачивается к мраку.
– Ты же знаешь, – говорит она, – я лучше буду жить и удивляться.
Рот Люка кривится, только непонятно, весело ему или он злится.
– Как пожелаешь, моя дорогая, – кивает он, гася огонек пальцами.
IV
23 марта 2014
Нью-Йорк
Адди сидит в кожаном кресле в углу «Последнего слова». Где-то позади на полках мурлыкает кот. Она наблюдает, как покупатели тянутся к Генри, словно цветы к солнцу.
Стоит узнать что-то, и оно сразу бросается в глаза. Кто-то скажет «пурпурный слон», и ты начинаешь видеть этих слонов повсюду: в окнах магазинов, на футболках, среди мягких игрушек на полке, на рекламных щитах – и удивляешься, как раньше не обращал на них внимания.
То же самое с Генри и его сделкой.
Мужчина смеется над всем, что бы тот ни сказал.
Женщина сияет от радости.
Девушка-подросток пользуется возможностью коснуться его плеча, руки и смущенно заливается краской.
Но Адди совсем не ревнует.
Слишком давно она живет на свете, слишком многое потеряла, а то немногое, что оставалось, отбирали или воровали. Адди привыкла делиться, но все же каждый раз, когда Генри украдкой бросает на нее взгляд, ощущает приятный прилив тепла и радуется ему, как солнцу, что выглянуло из-за туч.
Адди забирается на кресло с ногами и кладет на колени книгу стихов. Пока Генри работал, она взяла себе в комиссионном магазине черные джинсы и свитер-оверсайз вместо забрызганной краской одежды. Но на ботинках в напоминание о прошлой ночи остались маленькие синие и желтые пятнышки. Почти фотография, материальное воспоминание.
– Готова?
Адди поднимает взгляд. Табличка магазина уже повернута надписью «Закрыто» наружу. Генри с курткой, переброшенной через плечо, готов к выходу. Он подает ей руку, помогая выбраться из кресла, которое, по его словам, имеет обыкновение поглощать людей.
Они выходят из магазина и по небольшой лестнице поднимаются на улицу.
– Куда теперь? – спрашивает Адди.
Еще рано, в Генри бурлит беспокойная энергия. Похоже, чем ближе сумерки, тем он деятельнее. Закат знаменует неизбежное окончание дня, а вместе со светом уходит и время.
– Ты была на фабрике мороженого?
– Звучит заманчиво.
Улыбка Генри тает.
– Значит, была.
– Я не против сходить еще раз.
Генри качает головой:
– Я хочу показать тебе что-нибудь новое. Такие места еще остались?
Адди какое-то время молчит и наконец пожимает плечами.
– Наверняка да. Просто я об этом пока не знаю.
Она хотела, чтобы прозвучало весело и непринужденно, однако Генри хмурится.
Глубоко задумавшись, он начинает озираться по сторонам.
– Ладно, – говорит, беря ее за руку. – Пошли.
Спустя час они стоят на центральном вокзале.
– Не хочется тебя разочаровывать, – сообщает Адди, оглядывая шумный зал, – но здесь я бывала. Как и большинство людей.
Генри награждает ее усмешкой, в которой светится чистое озорство.
– Сюда!