— Говорит-та? — переспросил конюх, соображая. — Сама-та ничего не говорит. Трясет ее, бедную, всю. Послали за бабкой, чтобы заварила травы.
— А кто нашел ее? — спросил Турицын. — Надо бы угостить молодца…
— На двор привел ее Гаврила Косых, огородный сторож. Барыня уж выслали ему штоф… Только боимся, как бы и его не пришлось лечить…
— А с ним-то что?
— Так ведь трясется, не хуже девчонки той! Языком заплетается. Вроде и рассказывает, но как-то эдак… косвенно. Толком ничего не понять.
— Я сам должен порасспросить его! — Турицын поднялся. — Ты на дрожках приехал?
— Я… изволите видеть… — смутился конюх. — Барыня велели только известить. Так я верхами. Может, думаю, вы не поедете…
— Дурак! — произнес с сердцем Григорий Александрович. — Разве не знаешь ты, что своим людям я — первый заступник и наставитель, все равно как родной их отец?
Последние слова говорил он, обращаясь уже к Михельсону и Куратову.
— Так едемте в моей коляске! — сказал Конрад Карлович. — Я как знал — велел заложить ее для вечерней прогулки.
— Что вы! Я не смею утруждать вас!
— И никакого тут нет труда, а напротив — это мой долг. Как врач я обязан осмотреть пострадавших. При том же, должен сознаться, меня, как человека науки, чрезвычайно интересует этот случай душевного расстройства.
— И я п-поеду! — выговорил Куратов слегка заплетающимся языком. — Меня тоже интересует этот случай!
Он начал было выбираться из кресел, но Михельсон поспешно и довольно решительно усадил его назад.
— Нет, Савелий Лукич, вам никак нельзя ехать! У вас гость, — он указал на неподвижного урядника. — К тому же я тотчас буду назад и все вам расскажу.
— Ну извольте, — неохотно согласился хозяин. — Я готов ждать. Только не забудьте расспросить подробно, в какой части леса скрываются разбойники. А уж мы с урядником составим отношение к губернатору…
Через минуту дорожная коляска выкатилась из ворот куратовской усадьбы. В коляске, кроме Конрада Карловича и Григория Александровича, сидела еще лохматая собака Михельсона, и на козлах — кучер с женою. Последняя взята была для помощи по медицинской части.
Уже совсем стемнело, и в поле стало ничего не видно. Только черная змея дороги проступала порой впереди, когда среди облаков появлялось размытое лунное пятно.
— А что, у этого Бочарова, — задумчиво спросил Конрад Карлович, — давно крыша поехала?
— Что? — Турицын глянул на него испуганно.
— Я хочу спросить, — поправился Михельсон, — давно ли начались у него эти… причуды?
— Да как вам сказать? — Турицын тяжко вздохнул. — Сутягою был он всегда. Еще и отец его славился тем же. Покойник, говорят, по три, по четыре тяжбы заводил в земском суде за раз. Но этот, думаю, переплюнет и отца… И всегда ему, собаке, везет! Честный человек, коего обирает он до нитки, никогда не приберет столько доказательств своей правоты. Да и недосуг! Этот же, крючок, будет корпеть и год, и два, ан к самому-то суду и подгадает! Уж наперед знайте, что найдется у него какая-нибудь мерзкая закладная бумажка или забулдыга-свидетель…
— Значит, раньше он нечистой силы не поминал?
Григорий Александрович невесело усмехнулся.
— Нет. Раньше обходился как-то без нее. Это уж в последние дни на него накатило. Понес семь верст до небес! Думает, разве, напугать меня своими сказками? Так зря старается. Лес — мой, и от владений своих я не отступлюсь, хоть там дьявол объявись!
Сказавши так, Григорий Александрович опасливо огляделся по сторонам.
— А может он и вправду видел что-нибудь в лесу? — беззаботно спросил Михельсон.
— Ну вот и вы туда же, Конрад Карлович! Совестно вам! Образованнейший человек…
— Нет, я не то… — оправдывался Михельсон. — Не то, чтобы это была именно нечистая сила, а так, какое-нибудь явление натуры… Ведь вот и люди ваши испугались чего-то!
— И вовсе нет никакого явления! — отрезал Турицын. — Взбесились все из-за этого Бочарова, вот и все! Право, если он вздумает вещать о конце света, так найдутся, пожалуй, свидетели, рассказывающие, как на их глазах воды обратились в кровь…
Пес завозился в ногах Турицына, устраиваясь поудобнее. Григорий Александрович потрепал было его по голове, но тотчас убрал руку, с изумлением услышав сердитое рычание, раздавшееся в совершенно противоположной части собаки.
Тем временем, коляска уже заворачивала на двор дома Турицыных и скоро остановилась у крыльца. Велев доложить о своем прибытии хозяйке, Григорий Александрович и Конрад Карлович отправились сперва в людскую. Там показали им отыскавшуюся нынче девочку. Успокоенная отваром целебных трав, она спала теперь под приглядом своей исстрадавшейся матери.
Михельсон пощупал пульс девочки и сказал, что опасности теперь нет. Все же он велел своей помощнице Маланье побыть у ее постели, а сам обратился к сторожу, нашедшему девочку.