Незаменимый вор

Старуха по обыкновению завела разговор об картах и вине, коих хотя и не знала сама, все же считала главным на свете злом после Наполеона, а потому всячески старалась отвратить от них сына. Впрочем, матушкины выговоры мало оставляли следа в душе Савелия Лукича. Он был уже и сам волосом сед и знал по опыту, что, в отличие от Наполеона, ни вина, ни карт нельзя прогнать из отечества.

— Ты, Савелий, Бога побойся, коли мать-старуху пожалеть не хочешь, — причитала довольно монотонно Аграфена Кондратьевна. — Ведь ты уже не молодой человек. Куда тебе перед мальчишками-то удаль показывать! И добро бы, в богоугодном каком деле, а то ведь в пьянстве! Срам!

— Оставьте, маман! — простонал Савелий Лукич, прижимая серебряный молочник к пылающему виску. — Как не надоест, ей-богу! Без того голова болит…

— А матери разве не больно смотреть на тебя? Ведь другого и занятия нет, как с актерками да с гусарами травиться калхетинским!

— Дрянь, это верно, — вздохнул Куратов. — Куда против венгерского!

— Что у них ни кола, ни двора нету, так вот они и величаются геройством друг перед другом, пропивают да проигрывают казенное содержание… А у тебя — собственность! Ты — помещик и должен только о том думать, как имением управить, да приращение ему сделать.

— Зачем же приращение? — удивился Савелий Лукич. — Уж, кажется, всего у меня достаточно — и земли, и людей, и угодья всякого… На мой век хватит!

— Не о тебе пекусь! А как пошлет господь наследников, — матушка перекрестилась, — им-то что оставишь?

— Хватит и наследникам! — махнул рукой Куратов. — Не прикажете ли мне с соседями тяжбы заводить ради ваших наследников?

— А хоть бы и тяжбы, — глаза Аграфены Кондратьевны заблестели, видно было, что разговор, наконец, дошел до самого дела. — Вон, сосед Турицыных, Петр Силыч Бочаров…

— Сутяга он и больше ничего! — оборвал матушку Куратов.

Аграфена Кондратьевна постно поджала губы.

— Однако же мельницу оттягал у Турицыных.

— Ну и дурак, что оттягал! Черта ли в ней? Давно сгнила… Отсудил бы лучше Легостаевский лес. Там хоть охота…

— Отсудит и лес! — матушка в запальчивости хлопнула по скатерти костлявою ладонью и вдруг осеклась.

— Ох ты, господи! Я же тебе, друг мой, забыла рассказать главную новость!

— Ну? — Савелий Лукич уже собирался вставать из-за стола, чтобы идти в библиотеку курить трубку и смотреть в окно.

— Прямо страсть! У Турицыных дворовая девчонка в Легостаевском лесу потерялась! Поутру конюх ихний приходил, так я послала с ним Василия да Михайлу, да сыновей Заплаткиных, чтоб пособили искать.

Савелий Лукич покачал головой.

— Что за напасть такая? Не везет Турицыным, да и только! И давно потерялась?

— Третьего дня, конюх говорит, пошла за грибами и сгинула. Ни слуху, ни духу. Я уж думаю, не завелось ли там, на болотах, нечистой силы? Ведь у них и в прошлый раз также было! С коровой…

— Вздор! — Куратов решительно поднялся и бросил на стол салфетку. — Найдется, коли волкам не попалась…

— Страсти какие! — прошептала старушка, крестясь.

— Хотя… может, и беглые шалят. Мало ли их теперь по лесам шастает! — Савелий Лукич зевнул. — Исправнику донести надо бы…

За окном вдруг послышался стук копыт и скрип дорожного экипажа.

— Никак, гости! — оживился Куратов.

— Ну вот, — проворчала матушка, — опять понаедут гусары, покою от них нет…

Однако в коляске, подкатившей к крыльцу, гусар не было. Правда, впереди сидел кучер с усами, как у гусара, но в армяке. Рядом с ним поместилась молодая женщина, по-бабьи закутанная в платок. На подушках расположился барин — человек лет тридцати, весьма ученого вида, который придавали ему сидящие на носу круглые очки.

У ног барина лежала собака, столь лохматая, что невозможно было понять, с какой стороны у нее голова.

Савелий Лукич распорядился подать еще чаю и просить гостя к столу. Через минуту молодой человек был введен в комнату.

— Простите, что беспокою вас во время трапезы, уважаемый Савелий Лукич, — обратился он к хозяину. — Я к вам с поклоном от Петра Андреевича Собакина.

— А! Очень приятно! — Куратов принял гостя в объятия. — Милости прошу откушать со мною и с матушкой, Аграфеной Кондратьевной!

— И вам, сударыня, велел кланяться Петр Андреевич! — добавил приезжий.

— Спасибо, спасибо, — покивала матушка, сама наливая гостю чая из самовара. — Савеша! — обратилась она к сыну. — А какой же это Петр Андреевич? Не Клавдии ли Васильевны зять?

— Нет, это другой, — ответил Савелий Лукич. — Петр Андреевич Собакин — человек занятий ученых. В городе живет. Сам губернатор его любит. За светлый ум, за хитроумные прожекты построения дорог и мостов… А сколько разных чудесных механизмов в дому его! Освещение завел у себя на квартире такое, что у князя на балу, даже глаза слепит, а обходится в копейку. Вот голова!

— Весьма почтенный человек! — оживилась Аграфена Кондратьевна. — И уважаемый, и занятий серьезных. Не то что…

— Впрочем, он и банчок держит, — сказал Савелий Лукич, и матушка тут же умолкла.

— А вы, сударь, — продолжал хозяин, — чем изволите… Но разрешите сначала спросить имя ваше и отчество.