Невозможно в это поверить, но…

Вернувшись, домой, Екатерина потребовала от отца, чтобы у нее на столе в спальне была фотография Александра. Где и как добывал фотографию купец неизвестно. Теперь на видном месте, в золоченой рамке, красуется фотография Александра в юнкерском мундире. По вечерам девушка рассказывает ему все новости, делится тайнами. А когда Екатерина вошла в пору и у нее появились довольно аппетитные округлости и выпуклости в нужных местах, девушка, смущаясь и краснея, демонстрировала фотографии, то оголенное плечо, то оголенную ногу (о, ужас, как я смею, ах, я в смущении и вся пылаю!!!) — выше колена. Чтобы стать ближе к объекту внимания, Екатерина свела знакомство с сестрой Александра — Тамарой. В принципе, это оказалось не так уж и сложно. Правда, пришлось совершить отчаянный поступок и теперь соискательница графского титула вынуждена учиться вместе с ней в Симферопольском институте хирургии, хотя от самого вида крови Екатерину мутит, а на занятиях, по препарированию подопытных животных вообще падает в обморок. Девушке повезло из первых уст узнать о состоянии молодого графа и выпала возможность первой попасть в палату раненого штабс-капитана, опередить этих напыщенных гусынь, которые тоже попытаются нанести визиты вежливости. Екатерина не такая, она поедет не просто с визитом, она там останется, будет ухаживать за Александром и постарается привлечь его внимание к себе. Вот он — тот самый единственный и золотой шанс.

Стоя обнаженной перед ростовым зеркалом, Екатерина придирчиво изучала свое тело. Было, что изучать. Фигура хорошая, грудь высокая, бедра покатые и прекрасно развиты, нигде ни грамма лишнего жирка. Ноги ровные. Длинные, курчавые распущенные светло-русые волосы, покрывали крепкие ягодицы. Лицо пропорциональное, небольшой носик, чувственные губы. Взгляд очаровательных серых глаз, мог свести с ума любого. Девушка втайне надеялась, что сможет покорить сердце Александра своими прелестями. Надо придумать, чтобы он их как-то увидел ненароком и покрыл жаркими поцелуями. То есть «нароком», конечно же, «нароком», но как исхитриться, чтобы казалось невинной случайностью? Сколько забот, сколько забот. И все ради своего будущего. Ну, кто может в чем-то упрекнуть нашу красавицу, кто ее осудит? Да абсолютно не за что, абсолютно. Посмотрим, что у нее получится.

Все слухи о беспутном времяпрепровождении ее кумира девушка считала происками завистливых и недалеких «кумушек». Как говориться, к блестящему кавалеру грязь не пристанет. А если что-то из рассказанного правда, то она сможет оказать положительное влияние на Александра, и он станет добрым и заботливым.

Матвей Герасимович и Прасковья Филипповна Быковы не смели перечить дочери, ведь она у них единственная кровиночка, больше Господь не дал им детишек. Быков, после того как дочь превратилась в потенциальную невесту приятной наружности, стал потакать любым ее капризам, и готовил приданное, которое в денежном выражении составляло более миллиона рублей в золотых империалах и этим свое участие в воспитании наследницы ограничил. Будущий зять не будет ни в чем нуждаться, а с таким приданным дочку в жены может спокойно взять даже граф. Примерно такие слова говорил дочери отец.

Уже сидя в вагоне Екатерина несколько усомнилась в правильности своего поступка. Ведь во всех прочитанных любовных романах, кавалеры сами пылко добивались благосклонности и расположения избранниц, а не наоборот. Екатерина же сломя голову мчится в Керчь в ничем кроме своих фантазий не обоснованной надежде, что Александр вдруг возжелает обратить на нее пристальное внимание. Ведь это страшно подумать, ей скоро восемнадцать, а она еще ни разу по-взрослому ни с кем не целовалась. Поцелуи фотографии Александра не считаются.

Поезд прибыл в Керчь рано утром. Взяв извозчика, Екатерина отправилась в лучшую и самую дорогую гостиницу города. Там, приведя себя в порядок с дороги, переоделась в свое лучшее платье. Быстро проглотив легкий завтрак в ресторане гостиницы, страшно волнуясь, отправилась в недалеко расположенный госпиталь.

Шум, возникший в коридоре госпиталя, отвлек меня от чтения утренней газеты. Я уже позавтракал, посетил самостоятельно туалетную комнату, готовился к ежедневному осмотру профессором и перевязке. До меня долетели слова возмущения, высказанные какой-то молодой девушкой. Внезапно дверь в палату резко открылась, и в окружении доктора Санаева и Любови Григорьевны вошла неизвестная девушка, примерно восемнадцати-двадцати лет. А особа весьма недурна собой, подумал я, с довольно привлекательным лицом и замечательной фигурой, выигрышные особенности которой выгодно подчеркивались красивым платьем модного покроя. Интересно, а что ей собственно нужно в моей палате? Кто она такая?

— Александр Васильевич, — умоляюще глядя на меня сказал Санаев, — ну, скажите Екатерине Матвеевне, что с вами все в порядке и уход за вами организован должным образом. — Я, право, не понимаю, зачем ей поступать к нам сестрой милосердия!?