Невиновных нет

— У тебя виски есть?

— Есть.

— Принеси.

Я принес непочатую фигурную бутылку «Dimple», лед и содовую. Он налил в стаканы — себе и мне.

— А что если я позвоню в полицию по поводу твоего предложения? Не боишься?

— А я пошутил, — сказал я.

— Допустим, я соглашусь.

— Считай, что мы спьяну играем в какую-то игру. Выпив, люди любят перекинуться в картишки, — сказал я.

— Давай перекинемся. Ты платишь мне сколько нужно, чтоб я погасил кредит и проценты. Наличными. А ты подумал, как я эти наличные положу на свой банковский счет?! У нас, милый Павел, за этим очень строго следят, сказал он мне, как несмышленышу.

— Ты получишь не наличными, переведут на твой счет.

— А что ты будешь от этого иметь? Аплодисменты начальства?

— Аплодисментов начальства я боюсь: иногда голова может оказаться меж их ладонями… Ты очень дорожишь этим заказом?

— Работы финансирует одно правительственное агентство, я получаю небольшой процент. Просто престиж… Ты не ответил мне, что лично ты будешь иметь от такой сделки: орден или еще одну звезду на погоны? Стоит ли это твоих усилий, риска?

И тут я без обиняков изложил ему то, что задумал и в конце добавил:

— Орден и звезды на погоны мне уже не нужны, я скоро уволюсь. Мне дома нужны будут деньги.

— Значит то, что я, допустим, тебе передам, ты намерен…

— Денег хватит и тебе, и мне, — перебил я его.

— А как ты перевезешь свою долю через границу? В мешке? — хмыкнул он. — Это же будет семизначная цифра.

— Я ничего не собираюсь перевозить. Открою здесь счет.

— Рискнешь на свое имя?! — удивился он.

— Нет.

— И что дальше?

— Мы с тобой создаем совместное предприятие в России. Номенклатура изделий и технология твоей фирмы. В России рынок прожорливый, впоследствии, возможно, и Восточная Европа. Контрольный пакет: твой — 59, моих — 41. То, что я сейчас говорю, это — не экспромты. Мною давно все просчитано. Все в Москве будет создаваться по типу твоего «Ориона». И в скором времени нищие труженики России, всего СНГ будут садиться на прекрасные унитазы. Работы в твоей секретной лаборатории ты должен продолжать; во-первых, чтоб не вызывать подозрения, во-вторых, как возможный источник нашего дальнейшего финансового благополучия.

— И все-таки, на чью фамилию ты откроешь здесь счет в банке?

— Это я тебе скажу после того, как ты примешь решение.

Мы опять умолкли, потягивали виски. Несмотря на то, что Кнорре пил, он трезвел.

— Вызови мне такси, — наконец произнес он. На раздумья времени у меня не так много. Поэтому ответ мой ты получишь через неделю.

Через полчаса он уехал…

Неделю я прожил, как рыба на холодной сковородке, боясь, что вот-вот под нею зажгут газ, чтоб изжарить. Во всем, что я изложил Кнорре, риска почти не было — произносились слова, а факты, годные для следователя, отсутствовали. Уязвимым оставалось лишь одно: если Кнорре выдаст меня, ему велят, чтоб мне он ответил согласием, а брать меня будут с поличным, в момент передачи из рук в руки микропленок с рецептурой, технологией. Две ночи я не спал, терзали сомнения, страх, в какой-то момент решил было позвонить ему и сказать, что сделка наша почему-либо не состоится. Почему — придумать я мог, что угодно. В бессонные ночи, да и днем, чем бы ни был занят, мозг мой работал лишь в одном направлении: выдаст или нет? Я бессчетное количество раз прокручивал в памяти весь наш разговор, каждую фразу, каждое слово, пытаясь найти фальш, переигрывание в его словах, в последовательности и логике, с какими он выспрашивал меня; все время я напоминал себе, что вместе с крючком и наживкой рыбка может заглотать и рыбака. Постепенно я пришел к одной главной мысли, несколько успокоившей меня: допустим, Кнорре меня сдаст, что он за это получит. Громкую похвальную прессу, станет героем телевидения и радио? Шумиха эта продлится неделю-две максимум, ее место займут другие сенсации. Меня вышлют, все уляжется. Но кредит и проценты, которые он должен, останутся не погашенными, и через какое-то время из героя одной сенсации он превратится в героя другой, — как банкрот. Кнорре умен, опытен, не может он не просчитать подобный финал…

Через неделю он позвонил мне:

— Я согласен.

— Приезжай, — ответил я.

Приехал он вечером ко мне домой. Трезв, как стеклышко, элегантен, спокоен, повесил плащ в прихожей. Я поставил два стакана, лед и недопитую бутылку шотландского. Мы просидели часов пять, оговаривая все тонкости, детали, подробности каждого шага. Закончив, я спросил:

— Белояровская глина нужна была тебе для этих исследований?

— Да. После первых экспериментальных работ стало ясно, что она идеальна. Но она оказалась превосходной и для облицовочной плитки, и для фаянса.

Я открыл ящик стола, вытащил оттуда второй привезенный мною «серпастый молоткастый».

— Вот на этого человека я и открою здесь счет в банке.

Он раскрыл паспорт, посмотрел на фотографию, потом на меня и ухмыльнувшись, сказал:

— А ты фотогеничен, — глянул на часы. — Пора. Вызови, пожалуйста, такси…