Невеста смерти

Цинтия хорошо знала свою улицу — они все жили в нескольких больших, образующих квадраты, домах-инсулах. На первых этажах строений располагались многочисленные лавки и таверны, дымилась ароматным дымком жарящихся в масле глобулей открытая термополия. Дальше располагалась лавка булочника, где Цинтия и ее товарищи покупали перед началом занятий булки себе на обед. Девочка задумалась, стоя с пергаментом в вытянутой руке. Попросить булочника? Он добрый и дает детям самим выбрать булку по вкусу — кому поподжаристей, кому побледнее, а вот рыжему Авлу нравились булки, случайно расплывшиеся или растрескавшиеся в печи и ставшие от этого похожими на смешные рожицы. Но до булочной пришлось бы идти вдоль фасадов двух домов, и Цинтия испугалась, что за это время злочинец воплотит свою угрозу и действительно отрежет уши Аврелии. Ей стало страшно — она не могла себе представить, как оно будет — и только подумала, что Аврелии тогда будет трудно убирать с лица пушистые темные волосы, никак не желающие заплетаться в ровные тугие косы.

— Девочка, ты потерялась? — обратился к ней молодой мужчина с кожаным ведром в руке и висящим на поясе небольшим топором. Рядом с ним стояли еще трое, тоже молодых и рослых, тоже с ведрами, а грудь одного из них была опоясана наискосок мотком очень толстой веревки. Все трое, в отличие от трех злочинцев, захвативших школу, улыбались девочке искренними открытыми улыбками. И она решилась — отдала пергамент и рассказала, как сумела, а парни, присев на корточки и придерживая ее со всех сторон, подбадривали и уточняли. Цинтия не боялась их совершенно и даже начала успокаиваться, но вспомнила про Аврелию и заторопила их:

— Может, вы спасете Аврелию?

Парни переглянулись:

— Рискнем? Подумаешь, три пьяных придурка?

— Нет, опасно, — остановил товарища тот, кто первым заметил Цинтию. — И не нам опасно, а детям. Кто знает, что этим мерзавцам в голову взбредет? Даже если одного ребенка покалечат, мы ж себе не простим.

— Тогда надо урбанариев срочно. Два наряда если соберемся, то уж шесть-семь человек смогут сделать. Да и мечи у них.

— А у нас топоры!

— А там дети, — отрезал старший из вигилов. — Беги, Хильдебад, ищи урбанариев. А ты, девочка, остаешься с нами. Сейчас придут солдаты. И мы вместе что-то придумаем.

Самый молодой и самый молчаливый, такой же светловолосый, как и сама Цинтия, вигил сорвался с места и исчез в переулке.

Старший обернулся ко второму товарищу:

— А ты давай, найди кого, кто прочитать сможет.

— Нет, дяденька… — забилась в сильных, но осторожных руках старшего вигила девочка, заливаясь слезами, поняв, что ее не собираются отпустить назад. — Отпусти! Уши…

— Идем вместе, — он подхватил ее на руки и отправился к крыльцу школы.

Не успел он подняться на ступеньку, как к его ногам упала стрела, взбив пыль.

— Не приближайся. Тебе что велено было? Читал? — раздался раздраженный и взвинченый мужской голос из помещения школы.

— Не валяй дурака, — вигил быстро опустил девочку и загнал себе за спину. — Дети тут при чем?

— Читал? — голос злочинца стал еще более жестким и раздраженным.

— Не умею, — честно крикнул вигил и коротко рассмеялся. — Я в школу не ходил. А вот тебя что туда принесло?

— Посмейся…

— А что, плакать? Я коз пас в Македонии, — вигил стоял нарочито спокойно, сложив руки на груди. — После в гладиаторы попал. Оттуда в вигилы. И я теперь свободный человек и тушу пожары. А ты что тут затеял?

Вигил нарочно тянул время, поняв, что невидимый ему, прикрывающийся дверным проемом мужчина не пьян и не настроен шутить.

В конце улицы загрохали кальцеи и доспехи урбанариев.

— Декурион Плавт. Что случилось?

Вигил, привыкший довольно часто на крупных пожарах работать бок о бок с урбанариями, отсекающими толпу зевак от места, куда рушатся горящие головни, спокойно и ясно изложил ситуацию.

— Тут мы можем только запросить дополнительные наряды и постараться убрать лишних зрителей от такого зрелища, — рассудил старший наряда урбанариев. — Говоришь, лук у него? Мы же не знаем, сколько стрел. Если пару колчанов, то он может просто методично расстреливать всех, кто мимо проходит.

— А у вас никто не может его пристрелить? — поинтересовался молодой белокурый вигил, которого товарищи называли Хильдебадом. Парень был явно германского происхождения, в отличие от третьего вигила, в котором чувствовалась кровь кочевых племен Северной Африки. Их старший, худощавый и черноглазый македонец, посмотрел на не в меру инициативного товарища неодобрительно, и тот осекся, но Плавт ответил ему совершенно спокойно, как равному:

— Можем. Хотя вообще-то, мы днем без луков патрулируем. Но стрелять-то умеем. Можем и баллисту вызвать. Вообще одиним камнем разнести все помещение. Но там дети. Куда уж туда стрелять?

— Прочитали? — спросил вигил-македонец у подбежавшего к ним своего темнокожего подчиненного со свитком пергамента в руках.

Белки расширенных от ужаса глаз парня стали действительно стали похожи на куриные яйца по размеру, резко выделяясь на фоне блестящей очень смуглой кожи:

— Да, в меняльной лавке. Там такое!