Но при этом девушка была удивительно хороша — гибкая, длинногая, с правильными чертами лица, она оставила у врача досадливое впечатление, как если на твоих глазах варвар крушит прекрасную статую работы греческого мастера, чтобы сделать из нее пестик для растирания крупы.
— Женщина? С оружием? За что ты так себя ненавидишь? — поинтересовался Кезон с участием в голосе. — Поискала бы себе мужа, пока не поздно. Разве тебе здесь место?
Она удивленно посмотрела на него и проглотила очередную ложку каши:
— А почему нет? Восемь лет было место…
Он не нашелся, что ответить. Опять же глаз врача четко заметил, что центурион явно не знала мужчин, что даже не удивило Кезона — сам он бы на нее сейчас отнюдь бы не позарился, на такую перепачканную, пропотевшую насквозь и изодранную колючими кустами, по которым ее отряд ползал целый день у болота.
— Что, дура, вляпалась? — поинтересовался врач у Гайи, как только Марс уложил ее на стол и покинул палатку даже не по настоянию врача, а потому, что за ним прибежал вестовой с коротким:
— Тревога! На выезд!
Гайя предпочла промолчать — она боялась застонать, когда врач резким движением раскрыл еще больше ее рану.
— Зашьем сейчас, — буркнул Кезон.
И Гайя краем глаза увидела, что он бросил в чашу с уксусом иглу с толстой нитью, показавшуюся ей слишком большой и прямой.
— Другой иглы нет? Потоньше. Этой же мешки шить, — она прекрасно умела зашивать раны и понимала, что такой иглой он зашьет ее через край, захватив широкий край кожи, и до снятия швов не то что тренироваться, она не сможет разогнуть бок.
— Капризы? Женские капризы, центурион? — поинтересовался Кезон. — Боишься, что будет больно? Дать крепкого фалерна? Хотя что может быть мерзопакостнее пьяной бабы…
Гайя едва не заскрипела зубами и почувствовала, что злится на Марса, притащившего ее в руки этого коновала. Она подумала, что врача надо срочно менять — и не из-за его отношения к женщине-офицеру, а из сострадания к ребятам, которым приходится попадать в его руки. До нее доходили слухи, что врач жаловался как-то своим коллегам из других подразделений, что спекулатории не могут жить спокойно, и что мало того, что выезжают ночью, так еще и возвращаются ранеными. И это в мирном городе, в столице, где объяснимы только ожоги и переломы вигилов. Она все отчетливее думала о том, что надо сразу же отыскать Рениту и забрать к себе в когорту, тем более, что и сам префект ее знал, да и Дарий с Марсом слово замолвят.
— Да, шрам грубый будет, — продолжил врач, раскладывая инструмент. — А что поделать? Рана явно не свежая, хотя и не гноится. И ее несколько раз бередили. Так что такое месиво разве что схватить парой-тройкой стежков. Чтоб дальше не разъехалось. Да и не выдержать женщине, если я буду как следует обрабатывать. Конечно, будь ты парнем, я б зашил бы частыми мелкими стежками, самому интересно было б. А ты… Помрешь от боли.
Гайя молчала, стараясь найти равновесие между сладкими ощущениями поцелуев Марса на своих губах и нарастающей обидой на него. Она понимала, что Кезона не переделать, но зачем Марс отдал ее на растерзание и унижение? Она могла перенести любую боль, не дрогнув — но не унижение. И сейчас ее гордость болела больше, чем ребра.
— Да ты и так никому не нужна, кроме армии. Тебе ли переживать о шрамах? — утешил он ее на свой лад. — Хотя, признаться, гнать тебя надо отсюда поганой метлой, пока вовсе не изуродовалась. Кто вот на тебя в постели посмотрит на такую?
— Шрамы украшают разведчика.
— Разведчика, согласен.
Глаза Гайи наполнились слезами, но она не подала виду, уткнувшись в простыню, которой был покрыт стол.
— Позови вестового.
— Что за новости? Пришла лечиться, лечись. А то вот нашлась полководица. Без тебя там разберуться.
— Позови. Пожалуйста, — твердо попросила она.
Кезон с вздохом выглянул на улицу, и в палатку шагнул молодой солдат с копьем в руках, стоявший на посту по охране полевого госпиталя — римские солдаты строго следили, чтобы раненые товарищи не подверглись дополнительной опасности.
Он вытянулся в струнку и доложил о своем прибытии — видел, кого привез Марс. А когда заметил рану на боку у командира — застыл окончательно, даже не услышав ее «Вольно!».
— Куда уехала группа?
— На выезд.
— Понятно, что не за земляникой. Куда именно, знаешь?
— Так точно! Улица Шорников, школу захватили, там дети и учитель.
— Так, — она рывком поднялась и села на столе. — Зашивание откладывается, затяни покрепче, и я поехала.
— Никуда ты не поедешь, — спокойно возразил Кезон. — Все вы тут такие. Ляг и не мешай. В конце концов, я старше тебя по званию, я старший центурион медицинской службы, и ты сейчас пытаешься оказать неповиновение старшему по званию. Лежи и вспоминай дисциплинарный устав.