Невеста смерти

Она сделал вид, что смирилась, и жестом отпустила солдата на пост. Кезон вышел следом, сказав, что должен принести из другой палатки какой-то оставленный там инструмент. Она вихрем слетела со стола, схватила первый попавшийся бинт пошире, несколькими витками перехватила сама себя по ребрам и выскочила из палатки. Промчавшись на глазах у изумленного часового в одном набедреннике и повязке в свою палатку, она натянула форменную тунику, схватила доспехи, проверила и вбросила в ножны меч:

— Коня!

Солдат подвел ей коня, и она легко взлетела на спину рослого, специально подобранного для их когорты животного.

Глаза юноши, стоявшего на посту, расширились до предела — он никак не мог соотнести, каким же образом произошло чудесное исцеление командира, только что лежавшей бессильно в объятиях товарища, пятная кровью белоснежную шкуру его коня, а сейчас она в полной форме сама сидит ровной стрункой на коне, сжимая его спину длинными сильными ногами.

Гайя присвистнула и вылетела на дорогу в сторону Дубовых ворот.

Префект был готов рвать и метать — только что он докладывал прямо в цирке Октавиану о победе над очередной крупной бандой поганцев, как снова неприятность — в руках трех негодяев оказались пятнадцать детишек в возрасте от семи до двенадцати лет и немолодой учитель грамматической школы. Самая обычная квартальная грамматическая школа — просторная комната с табуретками, кресло и стол учителя, розги, замоченные в ведре с соленой водой. По стенам — росписи, показывающие начертания букв и цифр. В углу ларь с наглядными пособиями — куски красивых минералов, этрускские статуэтки, мешочек с печеньями-буковками.

Шел последний урок, детишки сидели на своих скамейках и мелом на грифельных досках пытались вывести контуры букв, рассматривая лежащее перед ними печенье. Печенье можно было съесть тогда, когда буква будет написана целым рядом одинаковых и ровных символов.

Кто-то шептался, мальчишки норовили дернуть девочек за косички, а старый учитель иногда для острастки грозил ферулой, не пуская ее вход.

И вот тишину урока разорвал мужской голос:

— Не двигаться. Если кто-то рыпнется, я оторву ей голову, — и в руках у него оказалась самая маленькая и хорошенькая девочка в школе, всеобщая любимица Аврелия.

— Кто вы такие? В чем дело? — с трудом встал учитель, строго нацелив в незнакомцев свою торчащую точком жидкую белоснежную бороду. — Не видите, урок идет!

Он поднял палец вверх, как будто провозглашал о начавшемся таинстве.

— И вообще, верните ученицу на место. У нас диктант.

Второй из вошедших сбил старика с ног одиним ударом:

— Заткнись.

И, не обращая внимание на тихие всхлипы испуганных, сжавшихся в комочки детей, он перешагнул через стонущего и пытающегося подняться старика, встав так, чтобы ударить коротким мечом каждого, кто попытается войти в дверь. Третий злочинец занял место у единственного окна школьного помещения с луком наизготовку.

Главный поганец, одной рукой удерживая кошечную для своих восьми лет Аврелию, второй схватил ее подружку, светленькую и обычно улыбчивую Цинтию, сейчас с трудом сдерживающуюся от того, чтобы не разрыдаться в голос.

— Ты с ней дружишь? — он кивнул головой на замершую у него на руке Аврелию.

Цинтия кивнула и набралась храбрости:

— Отпусти ее. Пожалуйста.

— Отпущу, — неожиданно спокойно ответил мужчина. — Если ты будешь хорошей девочкой и выполнишь то, что я тебе скажу.

Цинтия закивала и тихо заверила:

— Я все сделаю. Только не бей ее.

— Бить? Не буду. Просто отрежу ей уши, если ты не вернешься.

— Откуда? — пролепетала окончательно запуганная малышка, а Аврелия, заплакав заодно с подружкой, невольно прикрыла ладошками уши.

— Ты сейчас выходишь на крыльцо и требуешь позвать городскую стражу. Или вигилов. И отдаешь им этот пергамент. А затем возвращаешься. Иначе ты помнишь, я выброшу в окно уши твоей подружки.

Побледневшая девочка с пергаментным свитком в руках на подламывающихся ногах вышла на крыльцо школы, расположившейся в одном из помещений первого этажа большого пятиэтажного жилого дома. Мимо по узкой пешеходной части спешили многочисленные прохожие, а по расположенной гораздо ниже, так, что девочке оказалось бы почти по шею, брели вьючные ослики с своей поклажей, понукаемые мрачными и загорелыми свободными земледельцами и ремесленниками.