Неверная

Ему тогда было около шести недель. Как только я произнесла эти слова, в дверь постучали: к нам приехал еще один беженец, восемнадцатилетний младший брат Османа, Махамууда и Махамеда. Его звали Аббас Абдихалин.

– Давайте назовем ребенка в честь меня, великого Аббаса! – насмешливо предложил он.

И ребенка действительно назвали Аббасом. Сейчас он, наверное, уже подросток.

А тогда малыш Аббас быстро стал всеобщим любимцем. Ребенок, оставшийся без отца и без будущего, мог легко умереть. Выжив по милости Аллаха, он стал для нас настоящим сокровищем, все баловали и защищали его. В доме было полно народу, и все радовались уже тому, что остались живы. Мама усыновила двух моих кузенов, которых я привела с собой. Она была с ними нежна, готовила для них особые блюда. Странно, но какое-то время мама была счастлива в окружении этого огромного количества родственников. Начался Рамадан – месяц семей, – а наш дом был словно место встречи всего субклана Осман Махамуд.

Нам стали присылать средства из-за границы. Сомалийцы со всех концов света – из Канады, из Европы – передавали нам деньги по системе hawala. Это еще один пример истинно сомалийской находчивости. Вы идете к человеку в Торонто, Стокгольме или Куала-Лумпуре, даете ему наличные, а он звонит в магазин в сомалийском квартале Найроби, Бирмингема или какого-то другого города и договаривается о том, что ваш друг получит там деньги. Есть комиссия, но не нужно заполнять никаких бумаг. Весь процесс занимает день или два и основывается исключительно на доверии между членами клана или Мусульманского Братства.

У нас хватало денег на еду, но в доме находиться было невозможно. Стоял ужасный шум, а относительный порядок можно было поддерживать, только когда мужчины уходили на весь день. Чесотка и вши сводили нас с ума. Особенно вши. Мы закупали литрами лосьон в аптеках, но он мог помочь, только если бы все обитатели дома использовали его одновременно и постирали свои вещи. Однако кто-то постоянно забывал об этом или просто ленился. К тому же в доме постоянно появлялись новые люди. В какой-то момент нас было тридцать пять или даже сорок человек. Мы постоянно заражали друг друга; это было похоже на эпидемию.

Однажды Махад привел домой двух друзей из клана Хавийе, которым некуда было идти. Он не мог бросить их на улице в Найроби, но наша квартира была до отказа забита людьми Дарод, которые целыми днями проклинали «мясников» Хавийе. Махад зашел в дом, встал на пороге и представил этих двоих. Он объяснил, что они ни в чем не виноваты, а потом добавил:

– Мы не будем говорить ничего плохого о Хавийе.

Все застыли в шоке, но подчинились. Эти двое мужчин прожили с нами неделю.

В марте я получила письмо из Финляндии от женщины, которая была влюблена в Махмуда Мухаммеда Артана. Она приложила к письму их совместное фото и написала, что у Махмуда есть наша с ним фотография в рамке, но он сказал ей, что мы кузены. «Правда ли, что вы только двоюродные брат и сестра?» – спрашивала она, ведь Махмуд собирался на ней жениться.

Это было словно подарок судьбы. Я уже почти забыла о Махмуде, а теперь эта финская девушка предлагала забрать его у меня. Я написала ей вежливый ответ. Конечно, мы с Махмудом только кузены и потому не могли пожениться: это был бы инцест. А если он и намекал на какие-то отношения между нами, то наверняка чтобы подразнить ее. Потом я спрятала письмо с фотографией, чувствуя себя взрослой женщиной, которая умеет ловко решать свои личные проблемы.

Глава 9. Абех

В апреле 1991 года отец приехал в Найроби. Братья Абдихалин вбежали к нам с этой новостью вечером, после ужина. Они услышали об этом в доме Фараха Гуре. Я подскочила от радости и стала танцевать. Хавейя тоже выглядела счастливой, Махад был немного задумчив, а мама, казалось, была удивлена тем, насколько мы готовы всех прощать.

– Мам, я пойду за Абехом и приведу его к нам, – сказала я.

– Ничего подобного. Он здесь не останется, – отрезала мама.

– Поговорим об этом потом, ладно? – произнесла я, совершенно не беря в расчет ее чувства.

Она не стала устраивать сцен по этому поводу, потому что не имела права разлучать нас с отцом: мы принадлежали ему.

Мы с Хавейей надели платки и пошли к Фараху Гуре. Его дом был полон беженцев, люди спали даже на полу. Мы ходили из комнаты в комнату, пока не встретили Фадумо.

– Где Абех? – спросили мы.

Она заулыбалась так, будто солнце выглянуло из-за туч.

– Он в Найроби, – ответила она.

В этот час все находились в мечети и должны были вернуться домой позже. В глазах Фадумо стояли слезы, она была так рада за нас, но просила понять, что все хотят поговорить с нашим отцом. Он приехал накануне, и все эти люди ждали его. И все же у нас было право увидеться с ним первыми.

Мы сели и прождали почти до полуночи, пока в дверном проеме не показалась фигура отца. Мы бросились к нему и повисли у него на шее, точь-в-точь как в Мекке, много лет назад, хотя теперь мы были вдвое выше ростом. Мы повалили его на пол, а он смеялся, обнимал нас и кричал:

– Дочки мои, дочурки!

Потом он посмотрел на нас с любовью и сказал: