В десять вечера я начал бег и за ночь пересек бесконечную двадцатикилометровую морену, подойдя к леднику, где располагался продвинутый базовый лагерь. Там я остановился на пару часов, чтобы отдохнуть, немного поесть и попить в ожидании момента, когда солнце появится и согреет воздух, прежде чем я выйду на снег. С появлением солнечного ореола я начал двигаться по леднику и поднялся до северного склона. В тот момент я почувствовал, что что-то не в порядке, — желудок бушевал и время от времени я с удивлением ощущал позывы рвоты. Когда я понял, что у меня приключился гастроэнтерит, я уже преодолел высоту в восемь тысяч метров. Конечно, спускаться, когда вершина так близко, мне было бы обидно. В любом случае я понимал, что боль в животе и понос как-нибудь переживу. Максимум буду плохо себя чувствовать. Больше всего мешала диарея — она заставляла расстегивать пуховый комбинезон и снимать верхнюю часть, чтобы облегчиться, а на такой высоте это было очень неудобно. Я нашел другое решение: перестать есть. Тело могло несколько часов питаться собственными жирами, хотя, конечно, у меня несколько снизился бы запас энергии. Так я потихоньку продолжал подниматься.
Учитывая текущее состояние горы, без вероятности лавин, и тот факт, что я находился на гребне, единственными рисками, которые я мог себе представить, были риски отека или обморожения из-за холода. Я продолжал медленно подниматься, не наблюдая никаких настораживающих симптомов.
Когда солнце исчезло за Чо-Ойю, я продолжил движение, не колеблясь. Я знал, что если буду двигаться без остановки, проблем не возникнет, каким бы ни был холод. Шаг за шагом я поднимался, утратив представление о времени и ни о чем не беспокоясь, приветствуя одиночество и тишину, которые дарила мне ночь.
Там, наверху, восприятие времени меняется. Оно витает вокруг тебя, ты можешь чувствовать его, но не можешь потрогать. Оно везде. То же самое происходит с мышлением — оно останавливается и будто залито белым светом. Мозг загружен глубокой медитацией, далек от тела, которое борется за продвижение с плачевной скоростью. Он может отвлечься только на техническую сложность; в таком случае мышление на несколько мгновений возобновляется, чтобы отдать четкий приказ, и снова погружается в вакуум.
Теперь мне кажется, что я уже давно должен был дойти до вершины. В темноте я не вижу, где заканчивается гора, и, преодолевая каждый выступ, хочу, чтобы он был последним, но впереди всегда есть еще один. А потом наступает момент, когда я угадываю в полумраке ребро горы, ветер и свет огней, медленно подрагивающих с другой стороны.
Впервые за долгое время я смотрю на часы — они показывают, что полночь уже позади. В этот момент я вижу перед собой молитвенные флаги, окружающие пик горы. Опустошенный, измотанный, я сажусь возле флагов и глубоко дышу, повесив голову между колен. В этот момент я не чувствую удовлетворения — только ясно понимаю, что свободен. «Все, больше не надо подниматься вверх». Чтобы немного восстановиться, достаю из кармана энергетический гель и проглатываю его. Это моя первая еда за много часов.
Стоит ясная, черная ночь; на севере и на юге я вижу светлячки фонариков, которые покидают последние лагеря, чтобы направиться сюда, в место, где нахожусь я. В мою дверь начинает стучать ощущение удовлетворенности. Оно говорит, что я сейчас в самой высокой точке, в какой только могу быть. К счастью, моя усталость сильнее этого чувства, и она не дает мне потерять голову и растаять от эмоций.
Не выжидая слишком долго, я начинаю осторожно спускаться. Когда дохожу до пирамиды на восьми тысячах семистах метрах, неотложный позыв в животе заставляет расстегнуть комбинезон и сесть на корточки. Эх, не надо было съедать этот гель! Я хватаю камень и аккуратно, насколько это возможно в таких обстоятельствах, подтираюсь им. В таких толстых рукавицах это сложная задача. Уф, наконец-то я застегиваю одежду и продолжаю спускаться, смеясь сам над собой и над этой ситуацией. У подножия пирамиды я сталкиваюсь с ведущим длинной, человек на пятьдесят, освещенной очереди из носильщиков, гидов и клиентов. Они тихо и дисциплинированно поднимаются, держась за веревочные перила и создавая заторы на самых технически сложных участках. Я прохожу мимо последнего в этой очереди фонарика и вновь остаюсь один. Я спускаюсь по гребню, пока меня не встречает ясный солнечный свет. Защитившись от ветра, под приятным теплом встающего солнца, я останавливаюсь, ложусь на землю и недолго отдыхаю.