Нет ничего невозможного. Путь к вершине

Я решил пойти обычным маршрутом, по северо-северо-восточному ребру, и с этого момента время полетело. Отдохнув один день в продвинутом базовом лагере (ПБЛ) на высоте шести тысяч трехсот метров, я в последний раз вышел на тренировку для акклиматизации, прежде чем атаковать вершину. После завтрака я положил в рюкзак один ледоруб, теплую непромокаемую куртку и толстые перчатки и пошел наверх. Без особых усилий, отталкиваясь лыжными палками, я сначала поднялся до северного склона, а затем до северного ребра. Это похоже на вертикальный километр Фулли, только со скоростью, разделенной на пять. Ощущения безупречные. Мне удается держать постоянный, динамичный темп, а иногда даже переходить на спринт, чтобы проверить, как отреагирует тело, — не хочу никаких сюрпризов позже. Я хотел дойти до восьми тысяч метров и спуститься обратно, но поскольку я добрался до этой высоты за четыре часа и у меня еще остаются силы, то продолжаю подниматься. Меньше чем через шесть часов я дохожу до третьего лагеря, последнего, где останавливаются коммерческие экспедиции перед решающей атакой на вершину. Я иду между палатками и вижу Пембу — непальского гида, сопровождающего клиентов из экспедиции, с которой мы делим пропуск.

— Намасте, Пемба, как дела?

— Очень хорошо. — Он снимает кислородную маску. — Ты откуда?

На его лице удивление, он не ожидал меня здесь увидеть.

— Я сегодня вышел из ПБЛ.

— Останешься здесь на ночь?

Я вижу, что он странно на меня смотрит, — наверное, подсчитывая, хватит ли запасов.

— Нет, я без палатки. И ниже я лучше сплю! Просто поднялся, чтобы прогуляться.

— Да ты просто обезьяна! — Он смеется и смеется, недоверчиво глядя на меня.

Я отвечаю улыбкой, поднимаю руку в знак прощания и продолжаю неспешно подниматься до начала северного ребра, на высоте восьми тысяч четырехсот метров. Там я делаю паузу. Открывается потрясающий вид, сияет солнце; сейчас вторая половина дня, достаточно тепло, а я уже высоко. Несколько секунд я размышляю, не пойти ли прямо к вершине, — вот же она, так близко… Но решаю все же следовать плану: сегодня — акклиматизация, а через неделю — покорение вершины. Я остаюсь там на несколько минут, пробуя воздух и пейзажи на вкус, а потом начинаю спускаться. Поскольку я хорошо себя чувствую, то бегу трусцой по заснеженному склону и возвращаюсь в продвинутый базовый лагерь меньше чем через три часа, как раз чтобы слегка привести себя в порядок, разобрать рюкзак и успеть к ужину. Как ни посмотри, в этот день у меня наилучшее с точки зрения физиологии самочувствие, а значит, процесс акклиматизации прошел успешно, и я вижу, какой результативности могу добиться на высоте. И если я чему-то научился, так это вот чему: если я чувствую себя хорошо, лучше всего идти вверх и смотреть, что будет дальше, ведь горы не оставляют особого выбора.

Сегодня 21 мая, уже наступил комендантский час, и я чувствую себя будто вор, крадущий моменты, принадлежащие только тишине гор. В это время здесь, на гребне выше восьми с половиной тысяч метров, не должно быть никого; солнце садится за Чо-Ойю. Все горы вокруг кажутся низкими, и, несмотря на плохое самочувствие — а у меня в самый неподходящий момент развился гастроэнтерит, и теперь меня мучают тошнота и диарея, — я забываю обо всем и проживаю глубину этого уникального момента, который позволяет увидеть все спокойствие и всю красоту ночи.

Последние четыре дня я отдыхал в базовом лагере Ронгбука, откуда выходил побегать и поесть жареной картошки в тибетских лоджах. Мне было скучно просто так сидеть в палатке. А двадцать часов назад, 20 мая, после ужина я покинул склон из камней и пыли, где оканчивается дорога, каждый день привозящая туристов, которые делают фотографию на фоне самого высокого пика планеты и, возможно, покупают пару сувениров, и где примерно десять тысяч лет назад Миларепа[64] укрылся в пещере, чтобы заниматься медитацией. Я забросил за спину рюкзак, где лежало все необходимое: комбинезон на пуху, ботинки с кошками, ледоруб, две лыжные палки, литр воды, штук пятнадцать гелей и энергетических батончиков, налобный фонарик, перчатки, рукавицы и очки. Я много лет изучал и оптимизировал снаряжение и его наборы. «Это не нужно, это долой, это можно убрать», — слышали инженеры или дизайнеры, когда я встречался с ними, чтобы создать прототип обуви, одежды или рюкзака. Я хватал ластик и стирал на дизайн-проектах молнии, карманы и все, что казалось мне лишним, пока образец не оставался настолько простым, что его можно было нарисовать, не отрывая карандаша от бумаги. Например, ботинки, которые были сейчас на мне, напоминали большие носки на подстежке из изолирующего материала, с подошвой из углеволокна и уже встроенными кошками. Они занимают мало места и почти ничего не весят; я могу выбежать в легких кроссовках, а потом, достигнув снега, надеть сверху эти «носки» с кошками и продолжить восхождение по льду.