Нет, не призраки!

— Повторяю, подполковник, — глухо кашлянув, Галь-ден достал из серебряного ларца маленькие ножницы, аккуратно срезал кончик сигары, — в наших тылах действует смелая, опытная и, по-моему, чересчур дерзкая разведгруппа русских. Вы только подумайте… Им нужна была мощная радиостанция — они ее выкрали у ротозеев из девятого корпуса. Им понадобился контрольный «язык» — они подстерегли не какого-то малька, хлюпика, а штабного офицера. Отдадим им должное, — Гальден подумал, что эти слова сегодня вечером станут известны друзьям Баккера, но сейчас решил высказаться до конца. — Часовых у штаба они сняли профессионально, а говоря точней; показательно… Представьте, сколько всего повидали собственными глазами вражеские разведчики, сколько перехватили телефонных разговоров! А вы тут мелете мне какую-то дребедень об экстренных мерах… — Гальден, едва сдерживая злость, грыз тонкие, бескровные губы.

— Извините, господин генерал, спецчастям уже приказано прочесать леса. На переднем крае выставлены усиленные посты, на вероятных направлениях устроены засады.

— Ваши мероприятия ничего не гарантируют, Ваккер. Сплошного переднего края на этом участке до сих пор нет. И даже больше, русские всегда умели нащупывать стыки. Думайте, Ваккер. Когда имеешь дело со смертельным врагом, надо хорошенько думать!

— Это верно, — Ваккер глубоко вдохнул холодный воздух. — Русские здорово научились воевать. Но слабинка у них все-таки осталась. Не в голове — в сердцах… Сейчас, — подполковник склонился над столом и, как человек, твердо убежденный в том, что стены имеют уши, стал что-то шептать, указывая карандашом на точки, ярко обозначенные на карте-километровке.

— Да, — после короткого раздумья согласился генерал. — Это, как говорил их обожаемый Чехов, уже «нечто любопытное»… Но любая войсковая разведка, независимо от ее национальной принадлежности, действует в тылах противника скрытно, без шума, старается не оставлять следов. А в предложенном вами варианте без пальбы не обойтись… Правда, до сих пор этим ищейкам все время везло. А удачи, как известно, отрицательно сказываются на бдительности. Действуйте, Баккер!

* * *

Разведчики шли долго. За дремучим смешанным лесом начался молодой сосняк. Через каждые пятнадцать метров над густыми кронами вздымались сторожевые вышки. Между игольчатой зеленью Горкин разглядел проволочные заграждения в три ряда. Боец осторожно приблизился к колючей проволоке. «Какой-то концлагерь… Но везде пусто. Наверно, заключенных увезли на запад. Территория огромная, а всего-навсего три хибарки. Неужели бедолаги жили тут под чистым небом? Глянем, что это за бугорки… Ага, ходы ведут вглубь… Подземный лагерь! В Майданеке и Освенциме людей сжигали прямо на поверхности, а тут и под землей пекло развели…»

— Товарищ сержант, — откозырял двигавшийся в головном дозоре Горкин, — там, в чаще, покинутый бункер. Мы нашли четыре немецких автомата и семь гранат. Наверное, басурманы-охранники забыли…

— Берегитесь мин-сюрпризов! Трофейное оружие прихватите и — в путь, — приказал Ломтиков.

Не успели отойти и на километр, как сержант остановил группу и жестом указал на кусты под старой елью. Из зарослей виднелись худые, черные ноги в рваных башмаках на деревянной подошве. Иващенко раздвинул ветви. На жухлой прошлогодней хвое лежал человек в старом окровавленном ватнике и форменных красноармейских брюках.

На голое тело была надета вылинявшая гимнастерка. Левый рукав оторван, на предплечье номер — 12377. Из нагрудного кармана убитого разведчик достал записку: «Всеволод, четвертого апреля будь готов…»

— А сегодня уже шестое. Наш — советский! — печально вздохнул Ярченко. — Наверно, побег задумали. Не успел…

Молчали нахмурившиеся деревья, молчали поникшие кусты. «Фашистские порядки, — грустно думал Ломтиков. — Номера на скотине, номера на людях. На всех — живых и мертвых — понацепляли бы бирочки и номерки», — он сердито сплюнул и огляделся. По-прежнему разведчики шли в глубокой задумчивости. Только Горкин, идущий впереди всех, прислушивался к каждому шороху, все подмечал: сейчас он за группу отвечал головой. Километра три тянулось безлюдное поле, потом разведчиков скрывала лесопосадка. Горкин первым услышал пение зяблика и сразу замедлил шаг: знал, что эта голосистая пташка чаще всего поет вблизи человеческого жилья, в садах или в парках.

В орешнике кто-то зашуршал, из-за ветвей выглянул человек в немецкой форме, и Горкин узнал в нем Сорокина. Тот кивнул. Вся группа быстро пересекла просеку и окружила приятеля.

— Вот обзавелся техникой, — и Сорокин положил руку на седло трофейного мотоцикла. — Около полудня в хутор прибыло две автомашины с военнопленными. Охраняют всего шестеро эсэсовцев. А вообще, обстановка подозрительная…

— Вот это да, — Ломтиков прищурил левый глаз. — В лесу мы наткнулись на концлагерь. Может, и узники оттуда?..