Нет, не призраки!

В дверь настойчиво стучали. Старый учитель неторопливо опустил с кровати иссохшие ноги, натянул валенки и, кашляя, вышел в сени. Непослушными руками он долго возился в темноте и никак не мог отодвинуть засов. Когда ему удалось наконец открыть дверь, ослепляющий луч карманного фонарика больно ударил в глаза. Раздался сердитый окрик на немецком языке:

— Кто в доме?

— Только я и жена, — ответил хозяин, с трудом припоминая чужие слова.

— А военные части стоят в селе?

— Были танкисты. Вчера подались куда-то. Осталось несколько солдат полевой жандармерии…

— Мне нужен кусок чистого бинта или марли: проклятые партизаны ранили в руку. Разбудите побыстрей старуху, пускай починит и выгладит мой мундир. И умыться мне надо. Ну, живей!

Плотный немец, сверкнув красивыми черными глазами, бесцеремонно скинул мундир, отцепил погоны оберлейтенанта, достал из карманов какие-то бумаги и залез на плюшевый диван. Левая рука его от локтя до плеча была кое-как перевязана порванной на куски рубашкой. На тонком полотне расплылось большое красное пятно.

Из соседней комнаты, шаркая поношенными туфлями, вышла совсем седая женщина.

— Пожалуйста, Маша, поищи бинт и перевяжи ему руку. Здорово досталось. Видишь, кровотечение какое! — обратился старик к жене.

— Пусть хоть совсем изойдет кровью…

Учитель недовольно глянул на жену и недвусмысленно показал на язык. Жена махнула рукой:

— А черт с ним: он же не понимает ничего…

Быстро перевязав рваную рану, она отрезала ножницами кончики бинта и указала обер-лейтенанту на тазик с водой:

— Умывайтесь… Да хоть бы в последний раз!

Непрошеный гость мылся долго, старательно, с наслаждением фыркая, — мыльные брызги летели во все стороны. Учитель подал офицеру розовато-белое мохнатое полотенце. Тот вытер лицо насухо, прислушался, как за стеною, скользя по мокрой тряпке, шипит утюг, и вдруг широко улыбнулся.

— Вас ист дас: последний рас? — спросил он, внимательно посмотрев на Ивана Сергеевича.

На бледном лбу старика запульсировала узловатая синяя жилка, а в расширенных зрачках промелькнул страх. Но он сразу овладел собой и вежливо ответил:

— Это что-то похоже на поговорку. Вернее, пожелание приятно умыться…

Хозяин посмотрел гитлеровцу в глаза: офицер ничего не понял. Разминая сигарету, он заметил:

— Такая гостеприимность мне по душе. Только попрошу вашу супругу, чтоб она не задерживалась долго. Я не собираюсь здесь ночевать.

Обер-лейтенант щелкнул зажигалкой, выпустил в потолок сизое облачко дыма и подошел к комоду. Над ним висела фотография. Со снимка улыбался стройный военный с двумя квадратами в петлицах.

— Кто это? — спросил обер-лейтенант и сухим пальцем коснулся фотоснимка.

— Это мой племянник. Когда служил действительную в Советской Армии… — не колеблясь, ответил старик.

Из смежной комнаты донесся возмущенный голос хозяйки:

— И какое его свинячье дело!

— Вас ист дас: швиня чьедель? — переспросил немец.

Старик растерянно развел руками.

Обер-лейтенант потушил окурок и устало склонился над столом.

Встревоженным хозяевам казалось, что он задремал.

На самом деле офицер думал. И мысли незваного ночного гостя были чересчур странными. Из полузабытья наплывали различные воспоминания.

…Огромный, сверкающий тысячами огней город. Стоголосый прощальный вечер выпускников института иностранных языков. Знаменитый седобородый профессор Звягинцев говорит о красоте дерзаний, о величии подвигов, о бессмертии человеческих творений. Отличник Володя Сорокин сам себе клянется: всегда и везде быть похожим на своего любимого учителя. Профессор подходит к Володе, хочет что-то сказать, но от волнения не может произнести ни слова… Над Невой занимается рассвет…

…Строгое, почерневшее от бессонных ночей лицо Добриченко. Серые, немного печальные глаза, что давно не смеялись. Как всегда, скупо и решительно лейтенант дает последние наставления:

— Документы настоящие. Будь, Владимир, внимательным. Провала быть не должно. Помни, что, возможно, от тебя зависит успех будущего наступления. Желаю удачи!..

Но Сорокину сразу же не повезло. Еще на нейтральной полосе разведчик потерял впотьмах финский нож. Дважды возвращался он по своим следам (что же это за разведчик без финки!), но поиски оказались напрасными. В короткой и злой схватке Сорокин задушил немецкого часового в окопе боевого охранения и забрал у него хороший складной нож. Потом ужом выполз из окопчика, пробрался оврагом к шоссе, на ходу вскочил в кузов тупоносого «оппеля», что ехал в фашистский тыл. Устроившись на брезенте, разведчик нащупал несколько поврежденных телефонных аппаратов, аккумуляторов, катушек с кабелем. Он тут же пустил в дело своей трофей — отрезал им телефонную трубку с проводами и спрятал в карман.

Вскоре над машиной сомкнулись густые мохнатые ветки придорожных елей; в воздухе терпко запахло хвоей.

На одном из крутых поворотов, когда скорость заметно уменьшилась, Сорокин выпрыгнул из машины и скрылся в лесу.

За пятьдесят метров от дороги он зацепил ногой толстый телефонный кабель. Разведчик вспомнил о трубке. Он слегка надрезал изоляцию ножиком, оголил концы и подключился к линии.