Нет, не призраки!

Запыхавшегося Сокирко сменил Весельчаков.

Стрелка манометра доползла до «десяти». Фильчук повернул сверкающую рукоятку реверса, посмотрел на шкалу возле маховика и, открыв регулятор, снова повернул рычаг. Передние колеса несколько раз пробуксовали, и паровоз, тяжело дыша, тронулся.

Фильчук неторопливо вытер паклей руки и высунулся из оконца. Именно в такое оконце, только на далеком Урале, смотрит сейчас и отец…

«…Отец, отец! Ты и в мыслях не представлял, что твоему Тольке придется вести на фронт эшелон с сотнями людей, военной техникой, взрывчаткой… Не зная графика, профиля пути, системы сигнализации… Без элементарных навыков. Ты, отец, жаловался, что отклонили твое девятое заявление, не отправили на фронт… Как хорошо, что тебя не послушали, что ты, старый и седой, не был на этом паровозе час тому назад…»

— Чего приуныл, Анатолий? — послышался за спиной голос Весельчакова. — Подъезжаем к какому-то полустанку.

Весельчаков ошибся: это была станция, вернее, ее развалины. По обеим сторонам железнодорожного полотна корчились большие арбели[5]. Неподалеку валялась прошитая пулеметной очередью камуфлированная цистерна. От вокзала сохранилась только правая сторона с чудом уцелевшим окном, закрытым потрескавшейся фанерой. На разрушенном перроне бегал худой, небритый железнодорожник с желтым флажком. Он крикнул: «Берегитесь!»

За семафором, сколько мог видеть глаз, раскинулась равнина. И здесь следы войны — разбросанные взрывами колеса, обгоревшие лесозащитные насаждения. Возле кустарника возвышалась куча дюралюминиевых обломков, а из земли торчало продырявленное крыло истребителя с черным крестом.

— Добавь-ка, Михаил, угля. — Фильчук покосился на скоростемер. — Невеселый этот перегон.

Сокирко молча принялся работать лопатою.

— Воздух! — крикнул с тендера сержант, командир зенитного расчета.

Обеспокоенный Фильчук по пояс высунулся из окошка.

С северо-запада шла эскадрилья «юнкерсов».

Моторы бомбардировщиков тяжело гудели, и их густой, ноющий гул надвигался прямо на эшелон. Вокруг ни лесочка, ни оврага: не убежишь и не спрячешься… Фашистские летчики хорошо знают, что во время авианалета поезда останавливаются… Итак, придется схитрить…

В тот миг, когда бомбы выскользнули из люков, Фильчук резко затормозил. Столбы земли и пламени выросли метров за сто от локомотива. В воздухе еще шипели, звенели, жужжали осколки, а паровоз уже рванулся вперед. Напрягая стальную грудь, захлебываясь от горячего пара, он быстро несся, словно состязаясь в скорости с гитлеровскими коршунами.

«Юнкерсы» сделали правый разворот и зашли с хвоста эшелона. Что задумали фашисты? Скорректировать бомбометание по первому звену? Взять эшелон в вилку — разорвать рельсы спереди и сзади? А следующим заходом?.. Заметив, что первые бомбы оторвались от самолета, Фильчук увеличил скорость. За последним вагоном потянулась огненная аллея, а на степь, похожую на большой зеленый ковер, как будто кто-то разлил черную смолу. Фильчук повернул рычаг влево: боялся, что котел по выдержит…

Бомбардировщики снова развернулись вправо и набрали высоту. Сверкнули на солнце заостренные крылья, и самолеты с пронзительным ревом понеслись на паровоз.

Влево от железнодорожного полотна взметнулась вихрастая полоса пламени. Тендер толкнуло, и сержант — командир зенитного расчета — влетел в будку. Запахло раскаленным железом и кисловато-горьким перегаром тротила. Сокирко неумело перевязывал окровавленного Весельчакова.

— Из пулеметов, сволочи, секанули! — выругался одессит. — Чтоб они сквозь землю провалились!

У фашистов, наверное, кончились боеприпасы. Головной самолет описал над неповрежденным эшелоном круг, взмахнул крыльями, и вся эскадрилья растаяла на горизонте.

В голове Фильчука шумело… Он поковырял пальцем то в правом, то в левом ухе — грохот не утихал, а, наоборот, усиливался. И тогда Анатолий понял: это с переднего края доносилась артиллерийская канонада. Он выглянул из окошка и увидел солдата с красным флажком: дальше проезда не было.

Эшелон остановился перед замаскированной землянкой. Оттуда выбежал майор, похожий на цыгана, и бросился к паровозу:

— «Хозяйство» Петрова? Где начальник эшелона?

Из первого вагона спрыгнул на землю подполковник и, доставая из планшетки какие-то бумаги, сказал:

— Я начальник эшелона, Липатов.

— Майор Ганиев… Благополучно обошлось? Потери велики?..

— Погибла паровозная бригада. Четверо бойцов легко ранены.

Ганиев знал, что в Лисках свободной бригады не было, и удивленно спросил:

— Кто же вел эшелон?

Подполковник повернулся к Фильчуку, который только что сошел с паровоза.

— Спасибо! Большое солдатское спасибо. Оставайся у нас, дружище. — Липатов посмотрел на «скороходовские» башмаки и невольно улыбнулся.

— Не могу, товарищ подполковник. В дивизии — товарищи.

— Понимаю. — Липатов крепко пожал ему руку и кого-то окликнул: — Лещенко! Пусть старшина немедленно выдаст гвардии сержанту Фильчуку новое обмундирование. Полный комплект!

НЕ МОГ ИНАЧЕ