Нет

Будайкин сошел на шепот и вплотную наклонился к Сереже (так отец делал, ну, в совсем жопошных ситуациях, так что и теперь капелька пота все-таки появилась на спине Большого и поползла груженным вагоном вниз будто вверх).

– А в чем?

Сережа сглотнул слюну – дискомфорт был пока еще капелькой, но грозил, грозил стать редкой мокрой рубашкой:

– В чем? – переспросил Будайкин и наклонился еще ближе и вдруг схватил Большого за нос.

– Вот в этом, мальчик мой, в этом…

Владимир Семенович покрутил нос Большого пальцами, сжал его легонько и отпустил. Отвернувшись к окну, он, вызвав вторую и третью капельки на спину Большого, засвистел. Большой прислушался, узнал гимн, и ему вдруг стало совсем нехорошо – капелек сразу стало много и тут же дико застучало в висках – именно так при редких разговорах с ним, и так же отвернувшись к окну, насвистывал гимн его отец…

Скорая приехала быстро. Относительно расположения объекта – даже очень. Через час. К тому времени Сережа Большой отправил Сережу Маленького спать – того уже пошатывало на ходу. И Большой сам, что было в последний раз он и сам не помнил когда – а этого, по правде говоря, никогда и не было – встал на шлагбаум, вызвав подкрепление с двух соседних объектов. Хотя и там ситуация была на пределе, она все-таки была еще вполне терпимой: недостача по одному человеку, не более. Образовавшийся здесь провал надо было латать любыми путями. Ко всему завтра ожидался подъезд пяти новеньких, которыми можно будет как раз все и закрыть. Конечно, новички поначалу – это полный, как говорится геморрой, тем более, когда выбывают такие опытные люди как Будайкин, но выхода не было, и из двух зол – отсутствия кого-то и присутствия хоть кого-то – Большой, разумеется, выбрал наименьшее. В этих заботах он как-то успокоился и приступ паники, начавшийся было со свистом Будайкина, прошел, как и не было его вовсе, хотя зайти и проведать Владимира Сергеевича до приезда скорой шеф так и не решился – память была свежа и совсем не благоприятствовала личному контакту. Он предпочел погрузиться в монотонную шлагбаумную работу, которая хоть и никак не соответствовала его должности, зато полностью отвечала его состоянию. Мерные подъемы и спуски стрелы успокаивали, уводили от беспокойной реальности. Медитативно завораживая Большого, они не позволили ему сразу заметить Будайкина у окна КПП. Не заметил он вовремя и изменений, произошедших с окном КПП минутой позже.

Как уже говорилось, все внутреннее пространство пункта было завалено всяким хламом, среди которого обнаружилась и краска, стандартная белая для любого типа поверхностей. Ее и использовал беспокойный первый номер, чтобы отправить свое послание миру и человечеству. Только на третий раз обернувшись, Большой обратил внимание на надпись на стекле, которая представляла собой не что иное, как главный тезис Будайкина, только понятно в перевернутом виде, так что человек неподготовленный вряд ли сразу смог бы понять суть послания, но шеф, понятное дело, к таковым не относился. В этот самый момент Будайкин дублировал надпись чуть выше первой: уже закончив с фамилией, он напряженно, высунув в азарте язык чуть ли не наполовину, выводил начальную букву «н» второго и заключительного по очереди слова. Остановить творческий процесс, читай, бросить так просто свое место Большой не мог – был местный час пик и машины шли потоком, поэтому к приезду скорой все три окна КПП украшали своего рода новогодние снежинки, трудно понимаемые снаружи, но более чем понятные изнутри. К исходу часа «снежинки» украсили не только окна, но и пол, и стены, куда ни посмотри. Но и это еще было не все: когда врач скорой вошел в сопровождении Большого на КПП, П. не было уже и на потолке…

Врач – плотная русская женщина, мать двоих детей читала «снежинки» не долго. Она отработала с утра на пяти вызовах с одним, по-видимому, летальным исходом. Быстро поняв предсказуемое однообразие творчества Будайкина, она скривилась, потянула носом и, не уловив предполагаемых миазмов, осмотрелась. Зримых подтверждений сделанным в уме выводам не было и врач вопросительно уставилась на Большого. Он молчал. Так и не услышав от него ответа на не заданный ею вопрос, она поинтересовалась:

– И давно его нет?

– Здесь? Час.

– А вообще?

Сережа прикинул в уме.

– Часа три, но может и все пять.

– Долго. Так ведь можно и совсем человечка потерять. Что ж вы раньше не вызвали?

– Я здесь только час. Сразу и вызвал. А подчиненные, что с них взять? Меня ждали…

– Так… Что он употреблял?

– В том и дело, что ничего.

Врач еще раз осмотрелась. Будайкин, не обращая на присутствующих внимания, с трудом – потолок не стены – заканчивал букву «т».

– Вы уверены?

– Да. Давно его знаю. Да и напарник подтверждает.

– То есть, вот, просто так, без всего, раз – и П. нет?

– Еще и не было.

Сережа обратил внимание врача на отдельные, гораздо более редкие, надписи, посвященные прошлому.

– Да, еще и не было… Ну, давайте снимать этого вашего, Микеланджело…

– Кого?

Врач ухмыльнулась – читанный накануне в метро журнал биографий давал ей на это некоторое право.