Тэперь я думаю: какая история банальная — два и одна, знаменитый драматургический трэугольник. А тогда с ума сходил!. Стреляться хотел. Пистолета не было. Она к нему в Лэнинград уехала. Я — сюда.
Мэня домой, в Ереван, звали, в Москву второй мэд приглашал, никуда не поехал. Теперь привык тут. И Клавдия появилась. Тоже, я тебе скажу, невеселая судьба у нее в личном плане… Стали у нас отношения налаживаться, какая-то скотина анонимку написала… Аморальное повэдение, использование служэбного палажения и так далее и тому надобное — шесть страниц! Думал, снимут. Нэ сняли. Выговор повэсили и на том, слава богу, успокоились…
Рассказ Сурена Тиграновича перебил резкий телефонный звонок междугородной.
— Опять! — сказал Вартенесян и, недовольно дожевывая блинчик, поднял трубку. — Слушаю.
— Больница?
— Да-да, больница!
— Кто говорит?
— Кто нужен?
— Начальство какое-нибудь есть?
— Начальство? Главный врач подойдет?
— Подойдет.
— Главный врач слушает.
— Здравствуйте, товарищ главный. Механик Рубцов с вами говорит.
— Очень приятно, механик…
— У вас находится полковник Хабаров. Так вот, я хотел узнать…
— Как себя чувствует полковник? Да? Дарагой механик, это уже нэвазможно делается — отвечать сто двадцать пять раз в день, как чувствует себя полковник. Мы человека лэчим, понимаешь, лэчим, а такое дело в пять минут нэ делается…
— Товарищ главный, одну минутку. Я не то хотел узнать. Про полковника мы знаем, в курсе. Спасибо, что хорошо его лечите. Я хотел спросить, какая у него ширина кровати?
— Что? Ширина кровати? Для чего ширина?
— Да я тут Виктору Михайловичу костылики состроил из облегченной дюралевой трубки, складные, ну и еще начал собирать пюпитр с подсветкой, чтобы, пока лежит, читать ловчее было… Почти готов пюпитр, надо только уточнить, на какую ширину разводить опоры.
— Прости мэня, дарагой… Стандартная ширина — семьдесят пять сантиметров. Я ему обязательно привет от вас пэрэдам. Сейчас пойду и пэрэдам. А с костылями пока не торопись. Еще рано. Но понадобятся! Обязательно понадобятся.
Вартенесян положил телефонную трубку, посмотрел на Анну Мироновну веселыми глазами и сказал, не тая улыбки в голосе:
— Слушай, а я начинаю вэрить, что твой сын дэйствительно впалне приличный чэловек.
— Витя? Его все любят. — И Анна Мироновна сразу поднялась из-за стола. — Спасибо, Сурен Тигранович, пойду.
— Иди. Я тоже скоро приду. Подмени пока Тамару, отпусти отдохнуть, совсем дэвочка с ног сбилась.
Глава седьмая
Запись двумя разными почерками.
Первый абзац ее рукой — твердой, аккуратной, ученически прилежной; второй — неверными, дрожащими закорючками с длинными хвостами у концевых букв:
Сначала Хабаров услышал характерный грохот снижающегося вертолета и забеспокоился:
— Что такое, Тамара? Эта мельница валится совсем близко.
— Не валится, а садится. Какой вы неявный стали, Виктор Михайлович, просто ужас. — Он усмехнулся. — Гости к нам прилетели. Профессора разные. Консилиум!
— Для чего? Кто вызывал?
— А никто не вызывал. Просто начальство ваше сомневается — хорошо ли мы вас тут лечим, достаточно ли понимаем… Мы же периферия!.;
Потом они вошли белой тихой стаей и сразу заполнили палату от самого окна до двери. Из всех прибывших Хабаров сразу выделил высокого, жилистого, совершенно лысого старика с тяжелыми крестьянскими руками. Халат на старике был распахнут, и Виктор Михайлович разглядел мундир генерала.
Ближе всех к генералу держался плотный, сильно загоревший, спортивного облика человек лет сорока — сорока трех. Чуть поотстал третий незнакомец: пожилой, мелкий, невзрачный — преждевременно постаревший мальчик. Остальные были свои: Вартенесян, Клавдия Георгиевна, больничный рентгенолог, совсем в уголке, между тумбочкой и шкафом, затерялась Тамара. Матери в палате Хабаров не обнаружил.