Автобус вместе с легковушкой и мотоциклом ждали за проломом в заборе. От врагов оторвались – три гранаты взорвались прямо в набежавшей к входу толпе. Со стороны дальнего въезда тоже прогремел взрыв, но там, как пояснил гамбургский пролетарий, сработала мина.
– Для вас, доктор, приказ особый, – обернулся он к доктору Гану. – И между прочим, тайный. Так что отойдем.
Двоих раненых, включая камрада Критцлера, уже погрузили в автобус. Остальные, десять человек при оружии, стояли рядом. Мотор уже гудел. Александр понял, что ждут команды – его команды. Вздохнул, набрал побольше воздуха.
– Проверить оружие! Поставить на предохранитель…
Подождал немного.
– В машину!
Штимме поймал его уже у двери.
– Через несколько дней я тебя найду. Как меня кличут, не забыл?
– Дезертиром, – улыбнулся Белов. – Дезертир Митте!
Тот приосанился.
– Точно! И, между прочим, заслужил. А ты, значит, Нестором будешь.
Замполитрука только моргнул в ответ.
– Сам же назвался, – пояснил пролетарий. – Насчет разведчика заострять не станем, а Нестор – подходит.
И протянул руку.
Соль примерилась и аккуратно опустилась на крышу дизельного W138. Не ногами, чтобы тонкий металл не помять, а просто легла ближе к мотору. Протянула руку, постучала по ветровому стеклу.
– Доктор Га-а-н!
Тот словно иного и не ждал. Открыл дверцу:
– Влетайте, фройляйн!
Влетать все же не стала. Вначале спорхнула на землю, потом выключила аппарат. Села на переднее сиденье справа.
– Извините, что я такая навязчивая, доктор, но…
«Мерседес» рыкнул и тронулся с места.
– …Мне очень нужно поспать несколько часов. Могу прямо в машине, только на заднее сиденье переберусь. Ой, а куда ваша рубашка делась?
Отто Ган улыбнулся.
– Знаете, фройляйн Соль, я начал к вам привыкать. Не знаю, хорошо это или плохо.
– И я не знаю, – задумалась она. – Наверно, и хорошо, и плохо. Но я посплю, и мы с вами расстанемся… Знаете, когда наши прилетят, постараюсь, чтобы вас взяли на Клеменцию. В столичном университете катаров тоже изучают. Переберетесь туда, заживете спокойно.
– Нет, – доктор Ган покачал головой. – Не могу.
– Почему? – поразилась она. – Вы ученый. Каждый должен заниматься своим делом. Так, между прочим, и «чистые» считают. Одни молятся, другие работают, третьи сражаются.
Он кивнул.
– Вы правы. Но Монсегюр защищают все вместе.
Глава 11. De profundis[74]
Тьма сменилась сумраком, сумрак – желтыми огнями. Автобус приближался к центру, объезжая полицейские оцепления. Его не останавливали, камрады позаботились о пропуске, налепленном на лобовое стекло. Машина принадлежала городским коммунальным службам, поэтому поздняя поездка не вызвала вопросов. Но оружие держали под рукой. Красная ночь еще не кончилась.
Александр Белов пристроился на переднем сиденье слева, сразу за водителем. Рядом – проводник, невысокий парнишка в рабочей спецовке поверх пальто. Куда именно они едут, замполитрука решил пока не спрашивать. Водитель дорогу знает, так что есть время отдохнуть. Клонило в сон, но Белов держался. Рано, еще рано…
Впервые после страшной ночи на аэродроме в Логойске, он свободен. Но это свобода беглеца, в карабине полная обойма, в кармане пальто еще одна. А дальше? В подполье долго не продержаться, особенно ему, чужаку в чужой стране. Почти без денег, без документов. Хотя… Стоп, какой документ ему дали?
У соседа нашелся фонарик. Александр развернул сложенную вчетверо бумагу, подсветил, прочел первые строчки…
Да-а-а…
…Справка об освобождении после отбытия полного срока. Концентрационный лагерь Дахау, февраль 1939 года. Выдана для получения документов по месту жительства, куда надлежит явиться в недельный срок. Подпись и печать с орлом, держащим в когтях свастику.
Белов потер лоб, пытаясь сообразить хорошо это или плохо. Хорошо, потому что не нужна фотография. Но и плохо, конечно. Лагернику, пусть и бывшему, никакой веры нет.
А как зовут страдальца? Иоганн Вайс? Надо же, фамилия совпала!
Он спрятал справку и попытался придумать хоть что-то путное. Из Германии надо бежать, но через границу Иоганна Вайса с такой бумажкой не пропустят. И денег мало, в кармане всего двадцать марок. А главное – куда? Советский человек должен рваться на Родину, как герой-пионер у поэта Михалкова. Допустим, в посольство сообщат, допустим, СССР его как-то вытребует. А дальше?
…Ne smej vrat, padla kontrrevolyucionnaya!
Не помилуют! С гестапо знался, с самим Мюллером по горам бродил. Еще поляки и Фридрих-фашист. А подполье… Германское сопротивление – не КПГ, значит, подозрительно по определению.
…Kolis, suka, u nas i ne takie bobry kololis!
И даже если он вернется в ИФЛИ. Там-то что? Снова ходить на собрания, где отрекаются и предают? Прятаться в уютном XVI веке от «реального социализма»?