Нестор Летописец

Вставка в «Повесть временных лет» под 1097 годом Повести об ослеплении Василька Теребовльского свидетельствует, что в первоначальной редакции летописи о преступлении, совершенном Святополком и Давыдом, сообщалось иначе. Трудно представить себе, чтобы летописец оправдывал это злодеяние, но, по-видимому, он его как-то объяснял[453]. Примирение Печерской обители со Святополком и вероятное изменение отношения к нему в ее летописи не следует, впрочем, рисовать как превращение печерской историографии в своего рода агитационный и пропагандистский рупор власти. Летописание, тем более независимое, каким оно было в Печерском монастыре, не инструмент пиар-технологии, а книжники — не пиар-технологи. М. Д. Присёлков, продолжая и несколько утрируя подход А. А. Шахматова, писал об условиях, приведших к появлению Несторова труда: «В выступлении Ивана Святополк, вероятнее всего, усмотрел руку Мономаха, а не голос тех самых киевлян, на которых он так понадеялся. Недоразумение это скоро выяснилось, и Святополк приложил все усилия к тому, чтобы обеспечить себе расположение и голос Печерского монастыря, на что монастырь пошел, как увидим, весьма охотно, хотя политика Святополка в своей основе не изменилась. Но монастырь недешево продал свое перо»[454]. Такому подходу и этой характеристике можно противопоставить резонное возражение-напоминание Д. М. Буланина: «Главный, знаменитый тезис, импонировавший Шахматову как члену ЦК партии кадетов о том, что „рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы“, — не только не может быть доказан, но противоречит всему, что мы знаем о средневековой культуре»[455]. По его словам, «уязвимой стороной шахматовских построений является ‹…› произведенная с позиций человека модерна крайняя политизация средневековой жизни, провоцирующая на непрерывный поиск в изучаемом материале следов внутренней борьбы между представителями размножившего клана Рюриковичей»[456]. Допустимо признать эти высказывания излишне категоричными, летописание не чуждо ангажированности. Но преувеличивать эту ангажированность и значение мирских интересов не нужно.

Таким образом, мы нашли ответы на два вопроса: могло ли указание авторства Нестора в Хлебниковском списке «Повести временных лет» принадлежать нашему герою? Мог ли Нестор быть автором «Повести временных лет»? Ответ первый: могло. Ответ второй: мог. Но мочь, как известно, не значит сделать. Авторство Нестора остается гипотезой. Однако вполне допустимой и обосновываемой. Сдавать в утиль версию о Несторе — авторе «Повести временных лет» не стоит. Лет двадцать пять назад был проведен лингвистический статистический компьютерный анализ «Повести…». Проверялась гипотеза об авторстве Нестора. Было предпринято сопоставление летописи с «Чтением о Борисе и Глебе» и Житием Феодосия — произведениями, нашему герою безусловно принадлежащими. Ответ был всё в той же модальности: Нестор мог быть составителем «Повести временных лет»[457].

В летописи под 6454 (946) годом имеется известное сказание о четвертой мести княгини Ольги древлянам, восставшим против киевской власти. Напомню его сюжет. Ольга никак не могла взять главный город мятежников Искоростень. Тогда хитроумная княгиня попросила с древлян легкую дань воробьями и голубями. Она велела привязать к птицам тряпицы, подожгла их и пустила назад. Несчастные пернатые, прилетевшие под родимые застрехи, спалили дотла весь город. На сдавшихся погорельцев княгиня наложила уже настоящую дань — тяжкую. Сказание об этой мести Ольги, как признано, — вставка, разрывающая связный текст более раннего летописного свода или более ранней редакции «Повести временных лет»[458]. В Новгородской первой летописи за рассказом о том, как Ольгино войско разгромило древлян, следует как итог сообщение о тяжкой дани: «И побѣдиша древляны; и возложиша на них дань тяжку»[459]. А в «Повести временных лет» между известием об одержанной победе и сообщением о назначенной дани находится рассказ о взятии Искоростеня — похоже, несколько неуклюжая вставка.