Нестор Летописец

За время, пока Нестор создавал свой труд, в обители появлялись новые подвижники. Инок Агапит, о котором рассказывали, что он исцелял страждущих молитвами, лишь для вида давая некие снадобья. Он уврачевал князя Владимира Мономаха. Он посрамил искусного в предсказании сроков смерти врача-армянина, прожив дольше времени, отведенного ему антагонистом. Он обратил этого врачевателя в православие и сподвигнул постричься в монахи Печерской обители. Монах Алимпий создавал прекрасные иконы. Говорили, что один из образóв написал за него ангел. А о прозорливом Пимене, многие годы страдавшем от тяжкой болезни, так что ухаживать за ним гнушались другие черноризцы, передавали, будто его постригли в монахи ангелы. А в 1107 году произошло прежде невиданное: монахом Печерской обители стал князь Никола, прозываемый в миру Святошей (Святославом), из рода черниговских правителей. «Три года Святоша пробыл в поварне, работая на братию; и своими руками он колол дрова для приготовления гороховой каши, и часто с берега на своих плечах носил дрова ‹…›. Однако этот истинный послушник с мольбою упросил, чтобы ему еще один год варить ягловую кашу на братию. И так как Святоша был искусным и совершенным во всем, потом приставили его к монастырским воротам; и здесь пробыл он три года, не отходя никуда, кроме церкви»[603].

Часто беседовал в эти годы Нестор с бывшим киевским воеводой Янем Вышатичем. Он приходил в обитель на службы, говорил с летописцем о былом: о доблестях, о подвигах, о минувшем, живо обступавшем нашего героя, как губка впитывавшего слова славного воителя. Здесь, в церковном притворе, Янь и был похоронен в июле 1106 года. Спустя четыре года в обители упокоилась дочь Всеволода Ярославича и сестра Мономаха Евпраксия.

Начальные годы нового века по счету от Рождества Христова стали для Руси если не счастливыми, то спокойными. Раз за разом войска, собранные из разных княжеств, громили половцев. В 1103 году князья вторглись глубоко в Степь. В поход пошли Святополк, Мономах, Давыд Святославич и правители младшего поколения, и даже Давыд Всеславич из Полоцкой земли, прежде жившей наособицу. Уклонился вновь лишь своевольный Олег. На сей раз повторились события двадцатилетней давности, но словно наизнанку. Теперь уже молодые половцы не послушались старого мудрого Урусобу и не пошли на мир. Разгром степняков был полным: погибли двадцать ханов. В 1106 году половцы были разбиты вновь, но не в таком большом походе. Одним из воевод на сей раз был Несторов знакомец Янь, умерший в тот же год. А годом позже на половцев, рискнувших напасть на Русскую землю, вновь двинулись и Святополк, и Владимир, и соединившийся с ними Олег. И вновь кочевники были разбиты, среди них и старый хан Шарукан, воевавший еще с сыновьями Ярослава Мудрого. Были походы и в 1109-м, и в 1110-м. Поход 1110 года не был удачным, и половцы осмелились вторгнуться в русские земли. Но потом было большое вторжение в половецкие кочевья в 1111-м, когда русичи спалили неприятельский город Сугров. Половецкая угроза на многие десятилетия отхлынула от южных пределов Руси.

Если Нестор дожил до года 1115-го, то он стал свидетелем великого торжества — перенесения в новый храм мощей Бориса и Глеба. В празднике участвовали сообща былые неприятели Владимир Мономах и Олег «Гориславич» и Олегов брат Давыд. Чинный обряд утверждал братский мир между князьями Руси. Пусть на время — но ведь, как сказал безымянный летописец в XII веке, «мир стоит до рати, а рать до мира». Нашему старому книжнику должен был припомниться такой же обряд полувековой давности, в 1072 году, на который тогда собрались тоже трое братьев, но родных — сыновья Ярослава Изяслав, столь чтимый Нестором, а также Святослав и Всеволод, отцы нынешних князей. И рядом с ними был тогда игумен Феодосий. Молодость словно повторилась, радуя озябшее сердце, плохо согретое скудной старческой кровью…