Нестор Летописец

Всё это так. Однако, сказав «да», нужно произнести и очень серьезное и весомое «но». И предания (саги, песни) могут хранить память о реальных событиях. Всем известный летописный рассказ о том, как Вещий Олег поставил ладьи на колеса, чтобы подвести к стенам Константинополя, выглядит как легенда, а не как быль. Однако похожим образом, на катках, переправляли свои лодки казаки, и точно таким же образом турецкий султан Мехмед II Фатих переправил свой флот в залив Золотой Рог, когда осаждал столицу Византии в 1453 году. Некоторые историки доказывают, что сказание о призвании Рюрика с братьями не просто отражает воспоминание о реальном событии, но и содержит информацию, позволяющую воссоздать «пункты» реального договора между скандинавским конунгом и призвавшими его славянами и финно-уграми{123}. Может быть, это и неверная интерпретация[601]. Но какие основания для тотального скептицизма и заявления, что, например, «красочная летописная повесть о странствиях народа русь и его князей из Скандинавии в Киев должна быть сдана в архив»?[602] Фольклор, как о том, например, свидетельствуют древние предания, сохранившиеся в записях скандинавских саг, может отлично передавать факты: достоверны не только имена участников событий, но в большинстве своем и сами эти события. (Достоверность саг обычно можно проверить по другим сагам или источникам иного рода.) Спорность дат или указаний на родство действующих лиц — еще не основание для отрицания самих событий. Историчность Вещего Олега, а скорее всего и Рюрика, не вызывает сомнений; реальность существования Игоря, Ольги, Святослава подтверждается современными им византийскими источниками. Изумляющая симметрия дат в отдельных случаях может объясняться случайными совпадениями, а не планомерными вычислениями летописца. Представим себе, что историк отдаленного будущего, знакомый только с единственным сохранившимся от наших времен учебником истории, увидит, что и в начале XVII, и в первые два десятилетия XVIII, и XIX, и ХХ столетий Россия была вовлечена в большие войны или потрясена смутами. Или увидит, что на протяжении более полутораста лет в XV–XVI веках на московском престоле сменялись правители только с именами Василий и Иван. Не заподозрит ли он автора учебника в подгонке фактов под некую схему? Прочитав, что первый Романов был призван на царство из Ипатьевского монастыря, а последний был убит в Ипатьевском доме, въедливый читатель точно решит, что одно из этих известий ложно, так как они образуют явное и даже навязчивое символическое кольцо, подчиняя историю династии идее Судьбы, находя в ее начале и конце мистическую перекличку. Но бывают странные сближения, и не за все из них ответствен автор «Повести временных лет»…

В «Повести временных лет» первая точная дата (год, месяц и день) относится уже к 1015 году (15 июля — день смерти Владимира Святославича); она, очевидно, взята из помянника киевской Десятинной церкви. И наконец, «Повесть временных лет» — не только источник фактов (часто и правда недостоверных), но и свидетельство об историософских представлениях древнерусских книжников, о том, как они представляли историю.

Художественные же достоинства «Повести временных лет» никогда не вызывали сомнений. Выразительны и лаконичны диалоги: ограничусь лишь напоминанием о репликах Олега и предсказавшего ему смерть волхва или о беседе Владимира с отцом юноши-кожемяки. Замечательны и полны смысла детали: хотя бы горделивый жест Олега, опрометчиво поставившего ногу на конский череп. Исполнены остроты — неожиданности и притягательности — сюжеты: вспомним, к примеру, «новеллы» о печерских подвижниках. Замечателен «эффект присутствия» книжника при описываемых событиях — таких, как нападение половцев на Печерский монастырь. Автор «Повести…» не стремился прославиться литературным мастерством, но его творение — это не только исторический труд, но и опыт совершенной, в своем роде образцовой словесности.