Нестор Летописец

Для Олега вновь настало время скитаний. Князь-изгой отправился к брату Давыду в Смоленск, собрал войска и двинулся к далекому Мурому, недавно захваченному сыном Мономаха Изяславом: рязано-муромские земли принадлежали когда-то Олегову отцу Святославу. Две рати встали одна против другой. Двоюродный дядя отправил к племяннику посольство, предлагая мир и прося уступить отчее владение. Изяслав, понадеявшийся на силу, отказался. «Олег же надеялся на правоту свою, что прав был в этом, и пошел к городу с воинами»[532], — заметил летописец, возможно Нестор[533]. В жестокой битве 6 сентября «Гориславич» одержал победу. Изяслав, который был Олеговым крестным сыном, погиб на поле боя. Остатки его войска разбежались по лесам. Но теперь уже Олега обуяла гордыня: он захватил Суздаль и Ростов — наследственные владения Мономаха. Летопись утверждает, что он зарился и на Новгород. Оттуда, с севера, навстречу ему выступил старший сын Владимира Мстислав. Всё повторилось, но в точности наоборот: Мономашич предложил смутьяну мир, обещая быть за него ходатаем перед отцом, буйный Олег отказался. И на сей раз победил правый, а виноватый потерпел неудачу. Это случилось уже в феврале 1097 года.

На пороге стояла большая война, теперь между Мономахом и Олегом. Но Владимир проявил мудрость и миролюбие. Он отправил злосчастному князю примирительное письмо. «Удивительно ли, что муж пал в бою? Так умирали лучшие из предков наших. Но не следовало ему зариться на чужое, ни меня в позор и в печаль вводить. Подучили ведь его паробки (слуги), чтобы себе что-нибудь добыть, а для него добились зла. И, если начнешь каяться перед Богом и ко мне отнесешься добросердечно, пошлешь посла своего или епископа, то письмо напишешь с обещанием (мира), тогда и волость получишь добром и наше сердце обратишь к себе, и лучше заживем мы, чем прежде: я тебе ни враг, ни мститель»[534]. Тревоги русских людей, среди которых, несомненно, был и Нестор, рассеялись.

Год 1097-й должен был стать и годом общего примирения. Как сообщает «Повесть временных лет»: «Пришли Святополк и Владимир и Давыд Игоревич и Василько Ростиславич и Давыд Святославич и брат его Олег и собрались в Любече для установления мира и говорили друг другу: „Зачем губим Русскую землю, сами на себя ссоры навлекая? А половцы землю нашу расхищают и радуются, что нас раздирают междоусобные войны. Да с этих пор объединимся чистосердечно и будем охранять Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей: Святополк — Киевом, Изяславовой (отчиной), Владимир — Всеволодовой, Давыд и Олег и Ярослав — Святославовой, и те, кому Всеволод роздал города: Давыду — Владимир (южный), Ростиславичам же: Володарю — Перемышль, Васильку — Теребовль“. И на том целовали крест: „Если теперь кто на кого покусится, против того будем мы все и крест честной“. Сказали все: „Да будет против того крест честной и вся земля Русская“. И, попрощавшись, пошли восвояси»[535].

Соглашением, достигнутым на Любечском съезде, был установлен устойчивый порядок распределения русских княжений. В совещании участвовали все старшие князья — двоюродные братья: Святополк Изяславич, князь Киевский, Владимир Всеволодович Мономах, князь Переяславский, трое Святославичей — Олег, Ярослав, Давыд — и Давыд Игоревич Волынский. Кроме этих властителей из поколения внуков Ярослава Мудрого присутствовали их двоюродные племянники — княжившие на юго-западе Руси Василько и Володарь Ростиславичи.

Нестор среди прочих должен был поверить в надежду на долговечный мир. Но она тотчас же была разбита вдребезги. Как сообщает Повесть об ослеплении Василька Теребовльского, включенная в Начальную летопись под 6605 (1097) годом, князь Давыд Волынский стал наговаривать Святополку на Василька, что тот и его брат Володарь якобы причастны к давнему убийству Святополкова брата Ярополка, а сейчас вступили в сговор с Мономахом. Василько, внушал Давыд Игоревич, таит злую мысль отобрать у Святополка его владения на западе Руси — Туров и Пинск. Сказанное Давыдом Волынским обычно считают клеветой. «Насколько справедливы были эти обвинения? — размышляет современный биограф Владимира Мономаха. — С большой степенью уверенности можно сказать, что князь Давыд Игоревич — намеренно или нет — вводил киевского князя в заблуждение. Его старые счеты с Ростиславичами из-за Волынской земли были хорошо известны. Враждебные чувства к Ростиславичам не мог не питать и Святополк, чей брат и в самом деле погиб от руки подосланного ими убийцы. Но и Василько, и Владимир Мономах только что целовали крест в Любече, и их согласие на неприкосновенность чужих владений отнюдь не было вынужденным (по крайней мере в отношении Мономаха это можно утверждать определенно). Позднее, когда Василько уже нечего будет терять и он, ослепленный, окажется в заточении в чужом городе, он, каясь в других своих прегрешениях, даст самую страшную клятву в том, что не замышлял зла против своих двоюродных дядьев ‹…›. И этим его словам нельзя не поверить»[536].