Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

В «Корабельной слободке», как и в других своих пьесах, Кржижановский демонстрирует талант точной театральной ремарки. Время последних сцен, написанных по третьему толстовскому Севастопольскому рассказу, – август 1855 года. Этот акт открывается видом домов на заднем плане – разоренных, изрытых пулями и снарядами. Одно из деревьев на авансцене, «сломанное ядром, все-таки пробует еще цвести»[281]. Присутствие толстовской темы мы чувствуем еще до того, как молодой лейтенант-артиллерист начинает прогуливаться по сцене с пером в руке. Тема природных циклов, наивно сопротивляющихся человеческой глупости, начинается у Толстого с цветущего, покрытого телами поля битвы в «Севастополе в мае» и через известный первый параграф романа «Воскресение» доходит до репейника-татарина в последнем романе писателя «Хаджи Мурат». Важность этой темы побуждает нас осмыслить образ Толстого как единое целое, от раннего периода до поздних лет, oбраз единого сознания со всеми присущему ему противоречиями. Мужчина, которого мы видим на сцене, может быть, молод годами и по внешнему облику, но мудр в мыслях и делах. Здесь мы коснемся лишь одного аспекта многосторонней толстовской темы. Это – страх и то, как приобретается храбрость для его преодоления.

Тема страха и мужества перед смертью в «Корабельной слободке» связана с князем Урусовым. Она возвращает нас из времен Крымской и Второй мировой войн в сугубо индивидуальный творческий мир Кржижановского, для которого шахматы являются ключевой метафорой[282]. Это одна из нескольких интеллектуальных особенностей, связывающих его «экспериментальный реализм» с модернизмом Владимира Набокова. (Другая такая особенность – страсть к науке, которая не сводит чудеса мира к материализму или позитивизму, но способна вместить логику сновидений и онтологическую реальность незнакомых миров.) Урусов в жизни и в пьесе Кржижановского привлекателен для Толстого своей верой в законы чисел, своей аристократичной эксцентричностью, своим применением законов шахмат к логистике железнодорожного снабжения военных кампаний, своим мужеством под огнем. К тому же Толстой ценил принципиальную «вненаходимость» Урусова, его безразличие к мнению других, его отказ присоединяться к какому-либо официальному или общественному кругу и готовность публиковать свои работы самостоятельно. Эти черты связывают Толстого и Урусова, инакомыслящих XIX века, между собой, а также с Кржижановским.

Среди легенд, окружающих князя Урусова, была легенда о полном его бесстрашии в бою. В 1855 году он был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени за храбрость, проявленную в бою в разрушенном Четвертом бастионе. Ничто не могло нарушить его сосредоточенность ума. Борис Эйхенбаум в своей биографии Толстого упоминает знаменитый эпизод в Севастополе во время Крымской войны, где Урусов, отвернувшись от шахматной доски, играл с тремя офицерами одновременно и спокойно продолжал двигать фигуры, хотя артиллерийские снаряды разрывались неподалеку[283]. Почти полвека спустя (1899) Толстой ласково вспоминал странное предложение Урусова графу Дмитрию Остен-Сакену, начальнику русских сил в Севастополе: сохранить жизни солдат с обеих сторон, проведя шахматный турнир между ним, Урусовым, и английскими игроками – чтобы определить судьбу оспариваемого рва[284]. В конце 5-й сцены «Корабельной слободки» лейтенант Толстой спрашивает Урусова: «Скажите, правду ли говорят, что вы как-то явились к начальнику штаба, к Остен-Сакену, и предложили разыграть ложемент перед Малаховым Курганом в шахматы?»[285] Урусов подтверждает подлинность истории; как он полагает, его предложение было отвергнуто из-за того, что ни один английский игрок не захотел с ним связываться. Однако интерес Урусова к молодому графу Толстому лежит в другой плоскости. Ему интересно, почему Толстой решил стать писателем, – ведь для понимания мира существует более точная система знаков, а именно математические вычисления. Если бы ему предстояло выбирать между возможностью говорить на русском или «на языке цифр», он выбрал бы вторую: «Из слов математики не сделаешь. Цифры честнее слов»[286]. Этот разговор о преимуществах чисел над словами рождается из вопроса о бесстрашии.