Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

Пьеса действительно воспринимается как «заякоренная». Ее основные герои – жители обычной (и действительно существующей) слободки на окраине Севастополя: рыбачка, одиннадцатилетний мальчик, его мудрый, но больной дедушка, мудрая пожилая торговка, несколько пьяных матросов, адмиралы и пара бесполезных «паркетных» офицеров из Генерального штаба в Петербурге, с эполетами и в белых перчатках, которые разыгрывают жалкую партию в шахматы. Простые люди ведут мелодичную просторечную беседу. Наиболее устойчивые части разговора составляют реплики реальных участников Севастопольского театра войны, графа Льва Толстого и князя Сергея Урусова. Их разговор в сценах 4 и 5, напоминающий о Суворове и предвосхищающий «Войну и мир», отсылает нас и к русской литературной, и к русской военной традиции. Но здесь же на первый план выходит сложная проблема «писания войны», а не просто «писания о войне» (как замечает Кржижановский о своем «Суворове» в 1947 году); другими словами – проблема помещения писателя в гущу конфликта в самом его разгаре, как случилось с лейтенантом Толстым в 1854–1855 и с Кржижановским в 1941–1945 годах.

В первой сцене рыбачка Марина хочет покинуть Севастополь ради реки Свирь в Карелии, далеко на севере, чтобы воссоединиться со своим возлюбленным. Но она неграмотна и не может отправить ему письмо; одиннадцатилетний Андрейка учит ее писать. У Андрейки есть дедушка, ветеран Бородинской битвы 1812 года, чей образ воплощает темы памяти, ностальгии и смирения. Судьба Марины представляет первую тему пьесы: она входит в этот нуждающийся дом и уже не покидает его. Конечно, Марина подвергается соблазну вырваться, но более мудрые голоса в пьесе замедляют ход событий и создают препятствия ее планам, тем самым давая ей время, чтобы передумать. Старая торговка Федосья Никоновна советует не быть такой беспокойной и романтичной. Настоящий мир не там, а здесь. «А ты сперва свои-то пялы раскрой, да погляди округ себя: где ты, с кем ты. Может быть, про нас, про севастопольцев, придет время – ученые господа толстые книжки напишут…»[275] Но позже Федосья Никоновна колеблется. Тема отклоняется в область обыкновенных человеческих желаний. «А может, и впрямь лучше тебе уехать, доченька? За добра ума? Наше бабье дело – рожать, а не, как его сказать, ну… Не наоборот. Езжай к своему лодейному, ежели дочку вам бог даст – Федосьей окрестите…»[276]

Тема Андрейки тесно связана с фантазией Марии о побеге. Этот находчивый мальчик занимает себя восстановлением разрушенного укрепления на Малаховом кургане. Во второй части пьесы он тайно собирает пустые гильзы, чтобы продать их военным и дать «тетке Маринке» деньги на переезд. К тому моменту, когда он собрал достаточно, все было кончено: над ними горел Севастополь. Нет выхода ни по морю, ни по суше. Марина теперь умеет и читать, и писать. При свете пожара она сочиняет письмо своему возлюбленному. Но у нее никак не получается: «Вот – были слова, а букв не было, сейчас – есть буквы, а слова, где они?»[277] Когда Андрейка приносит ей деньги на путешествие, она осознает, что и она, и мальчик оба повзрослели. Остаться в охваченном огнем городе для Кржижановского было нравственным долгом.

Третья тема – это старый Дед, который живет одновременно в двух войнах, в двух исторических эпохах. Его роль – напоминать нам, на сцене и вне ее, что «война из войны растет»[278]. Дед становится живущей памятью русских полей сражений и основным информантом Толстого. Есть и другие, более «стихийные» темы, например зима. Зима для этого южного военного фронта, конечно, имела не то значение, что благотворный мороз для царя Петра во время Великой северной войны или губительный мороз – для ленинградцев в 1942 году. Но к началу второго акта, озаглавленного «Малахов курган в декабре», температура падает достаточно низко, так что некий офицер зачитывает несколько стихотворений во славу русского холода:

Мороза трещат барабаны.
Земля вся закована в лед.
Декабрь – генерал белоусый
Полки за полками ведет.
Декабрь белоусый за русских…

Стремительно проходят батальоны, неся врагам смерть на своих штыках: «Штыки те у них не простые: / Из льдяных граненых сосуль. – / И кровь леденеет и стынет / От иглами ранящих пуль»[279]. «Тема штыка» мерно марширует через всю пьесу, двигаясь от сезона к сезону, подхватывая образ из патриотических эссе Кржижановского и превращая его в Песню рабочих[280].