Нерушимые обеты

Туда, где кишит уродство. Ненавидящие дочерей отцы. Заигравшиеся дуры-детоубийцы. Пьяницы-насильники. Белозубые улыбки людей, готовых уничтожать себе подобных, не ощущая ценности человеческих жизней.

Полины нервы напряжены до предела, она слышит за спиной шаги Никиты. Он уже в дверном проеме на кухне. Дышит тяжело, упирается в косяк и смотрит в спину.

Хлопает по стенке в поиске включателя.

Слишком яркий свет больно бьет по глазам.

– С кем, блять, пиздишь? – Наполненные «нежностью» слова вызывают ярость. Ужасно от мысли, что их же слышит Гаврила.

– Давай сейчас приеду…

Гаврила предлагает, Поля мотает головой, будто он может это видеть.

Игнорирует вопрос мужа, а вот в трубку быстро-быстро шепчет:

– Нет, Гаврюш. Не надо. Не приезжай, пожалуйста… Я свое мнение не изменю, ты должен…

– Гаврюша, блять… – Бухое тело умудряется как-то выцепить из её шепота то самое имя, которое действует на Никиту триггером. – Вот шалава… Муж за порог, а она…

– Да заткнись ты! – не сдержавшись, Поля оборачивается, зажимает трубку и кричит. Смотрит в лицо, которое сначала выражает удивление, потом на нем начинает расцветать ярость.

Никиту перекашивает, он пытается распрямиться…

– Вещи собирай, Поль, – приказ в трубке звучит совсем иначе. Холодно, сухо, но так, что нет сомнений – это не шутки и не попытки уговорить опять.

Он чувствует, что дело пахнет жаренным. И она чувствует. Только это не его проблема. Всё это – не его вина.

– Не делай ничего, пожалуйста. Вам с Костей…

Полина начинает, но договорить Гаврила не дает.

– Мне похуй на победы, хочу свою беду.

У Поли перехватывает дыхание и сжимается горло. Снова на глаза наворачиваются слезы и хочется всё бросить.

Движущийся навстречу пьяный муж не пугает. Пугает только то, что победители в этом мире выглядят так, как Никита.

– Прости, я…

Полина не знает, что ответить. Она жмет отбой, кладет телефон на стол и хочет обойти Никиту.

Тошнит. Трясет. Физически плохо. Она близка к истерике. Слишком близка.

В ушах звенит: "Хочу свою беду". Он даже так не сдается. Он даже так готов за неё бороться.

Уйти из кухни Поля не успевает, Никита снова хватает её за руку. Дергает за себя, сжимает плечи и заставляет запрокинуть голову.

Полина понятия не имеет, откуда в этом уроде столько силы. И как он умудряется так отлично концентрироваться, когда нужно её отлупить.

В коридоре по стенке сползал, а тут…

– Охуела совсем… – он шипит в лицо зло, а Полина отвечает смехом. Он правду говорит: в край охуела. – Убить тебя мало, шалаву…

– Ну так убей уже! – отсмеявшись, Полина дергается и кричит. Так больно внутри, что совсем не страшно провоцировать. – Убей наконец-то, импотент сраный! Только и можешь, что бухать, ныть, угрожать… Ненавидишь свою сраную жизнь! Себя ненавидишь! Понимаешь, что ничтожество, но из себя эту ничтожность кулаками выбить не можешь!!!

– Заткнись давай…

Никита трясет её и требует. Предложение вполне разумное, но Полину несет, потому что душу разрывает.

– А если не заткнусь, что будет? Изобьешь меня, потом поплачешь? Будешь просить синяки замазать, чтобы мамочку твою не травмировать? Так может ей нужно было сына своего в ванне утопить, чтобы другим меньше травмы?

– Другое дело твой ублюдок… Как его там? Гаврю-у-уша…

Никита передразнивает, впервые умудряясь именно словами, а не физически, нащупать больное место.

У Полины перед глазами начинают плясать вспышки ярости. В ней срабатывают рефлексы – она размахивается и оставляет на лице мужа звонкую пощечину.

Никто не смеет вот так о нем… Никто при ней… С ним так нельзя.

Полина сама от себя не ожидала. И муж не ожидал. Никита отпускает её плечо и прижимается ладонью к горящей щеке.

– Это ты ублюдок! – А Поля добавляет словами. – Ты и вся твоя семейка. И моя тоже – ублюдки. И в жизни вы не станете хотя бы немного такими, как он…

– А ты станешь? Ты, блять, типа другая?

Вопрос Никиты Полина игнорирует, продолжая говорить то, что сочится желчью из разодранной души:

– Ты как был ничтожеством, так им и сдохнешь. Обделанным, в какой-то канаве… Тебя как стеснялся отец, так до самой смерти стесняться будет. Ты понимаешь вообще, зачем они ноют про внуков, урод тупой? Понимаешь? Потому что сын у них – чмо, которое долго не протянет. А им же нужно кому-то дело передать. Вот и купили… Меня. Им легче будет со мной договориться…

– Вот ты дура…

– Унизительно, когда ты даже у мамашки своей брезгливость вызываешь?

– А ты у своей…

– А мне до своей глубоко фиолетово. Впрочем, как и ей до меня. Я давно не пытаюсь им ничего доказать. А ты пытаешься… Но ни черта не сможешь…

– Заебала, – первый удар, как всегда, по лицу.

Полина переживает физическую боль, улыбается и снова поворачивает голову к Никите.

– Никогда таким, как он, не станешь. Никогда. Я умирать буду – его любить. А тебя никто любить не будет. Только папкины деньги. Да и те ты просрешь. Хочу, чтоб ты сдох…

Во второй раз Никита не бьет, а толкает в плечи, заставляя сначала пятиться, а потом лететь на пол.