Непростые числа

Мы шли под фонарями и ничего не говорили. У него были красные уши. Зеленые и синие ботинки ступали в такт. Когда я на него смотрела, он улыбался.

– Что значит «Томас»? – спросила я.

Он взглянул вверх на небо – так делают люди, когда размышляют.

– Я думаю, это значит «близнец», – ответил он. – А что значит «Петра»?

– «Камень», – сказала я. – Или «скала». Это пришло с Ближнего Востока.

Он посмотрел на меня.

– Ты много путешествовала?

Я покачала головой.

– Только в Швецию.

И тогда он сказал, что жил во многих странах, потому что его отец – дипломат. Я не знала, кто это такой – звучало, как человек, который делает дипломы, но я не сказала этого вслух. Мы дошли до последнего фонаря и остановились. Было здорово, что фонарный свет падал на его лицо. Четыре секунды мы смотрели друг на друга.

– Пока, – сказал он и поднял руку ко лбу.

– Пока, – ответила я и побежала вниз к Мёллевейен. И чувствовала себя не камнем, а совсем наоборот.

Все изменилось. В коридоре стояла Малин, хотя я думала, что она должна быть на работе.

– Мелика звонила три раза, – сказала она.

– Ага, – ответила я.

– Петра, она, кажется, сама не своя.

Я увидела перед собой глаза Мелики и ее склоненную голову, но это было словно во сне. Я думала только о Томасе. И о воде.

Я лежала на кровати и пялилась в потолок. В теле бурлило, и я не заметила, что Малин стояла в дверном проеме и смотрела на меня.

– Это у тебя тут лежит?

Она держала выпуск «Прекрасной жизни».

– Да! – сказала я и протянула руку.

Малин дала мне еженедельник и странно на меня посмотрела.

– Что такое? – спросила я.

– Ничего, – сказала она. – Ты просто немного странно выглядишь.

Я и чувствовала себя странно. Мальчик-пропеллер словно видел меня насквозь, и когда я смотрела, как он плавает, он как будто плавал и во мне тоже.

Малин вышла из комнаты и закрыла дверь. Я выдвинула ящик тумбочки и достала листок с числом пи. Оно непостижимо и несовершенно, но необходимо, сказал Стеффен. Все круги во всем мире зависят от числа, которое никогда не заканчивается.

После этого я открыла «Прекрасную жизнь» ближе к концу и нашла стиш недели:

Не играй с любовью,
маленький огонек может превратиться
во всепоглощающий пожар!

Довольно несовершенный стиш. Это первый стиш без рифмы, который я видела.

И его написал вовсе не Пит Хейн, а человек по имени Альфред де Мюссе[8].

Запах хлорки и шелест школьных дневников, Крис, дернувший Ямилу за хвостик так, что она завыла, – все это словно происходило где-то далеко. Я писала рапорты в желтую тетрадь, и Стеффен, конечно, считал, что я достойно встречаю свои страхи. Я не рассказывала, что у меня есть мальчик-пропеллер, который мне помогает.

Я ездила на велосипеде мимо канализационных люков, не наступала на разметку, выучила тридцать знаков после запятой в числе пи и четыре раза была в воде. Голову, ясное дело, держала над водой, и Томас надо мной смеялся. В Снеккерстаде стало холодно, осень сменялась зимой.

Вдали у почтовых ящиков я увидела затылок Мелики, из-под ее красной шапки струились черные блестящие волосы. Она уже давно не смеялась птичьим щебетом.

– Мелика! – крикнула я.

Она остановилась. Я подъехала и увидела, что ее глаза цвета какао, а рот – словно черта.

– Привет, – сказала я. – Sorry[9].

– Ты могла бы перезвонить, – ответила она.

Я не знала, что сказать, я почти не знала, какой сегодня день, и я давно не ездила с Крисом и Меликой в школу.

– Ты перестала ходить на футбол? – спросила Мелика немного испуганно.

– Не совсем, – произнесла я и покачала головой. Хотела рассказать ей о мальчике-пропеллере и о том, что я прогуливаю тренировки и плаваю в бассейне вместе с ним. О том, что он много путешествовал, побывал просто в куче стран, потому что его папа – дипломат. О том, что дипломат – это не тот, кто делает дипломы, как я думала, а тот, кто ездит по всему миру, чтобы договариваться с людьми. О том, что у меня магические мысли и порошок-шипучка в сердце.

Теперь в сторону старшей школы посматривали не только Кристине и Ямила. У главного входа стоял Тур Мартин и чеканил мяч, вокруг него собралась целая стайка, но тот, на кого смотрела я, шел позади вместе с двумя мальчиками и смеялся. Мы не говорили друг другу «привет» в школе. Мы не ходили за ручку под березами между школьным павильоном и основным корпусом, как делали некоторые влюбленные.

Мы встречались только в бассейне. В понедельник, среду и пятницу, с пяти до шести, я сидела на трибуне и смотрела на его руки. Разлетались брызги, и я думала, что они похожи на звезды.

Когда все снимали купальные шапочки – знак, что тренировка закончилась, – я шла в раздевалку и натягивала купальник. Четыре глотка из крана были моим волшебным трюком. Я медленно шла по коридору.

Когда я снова выходила к бассейну, он всегда сидел на дне. Я устраивалась на бортике под часами и больше не могла считать секунды как удары сердца, потому что оно колотилось слишком быстро.