Непростые числа

Когда я вошла в класс, все посмотрели на меня. Это заметно? Внутри меня бурлил порошок-шипучка, я дрожала, словно от холода, хотя мне было тепло.

Сольвейг у доски рассказывала о соленой и пресной воде. Она говорила, что в море вода соленая, а в озерах пресная. Я смотрела, как ее рука рисует что-то на доске, но могла думать только о его руке в моей. Я слышала слова «соленая вода» и «пресная вода», но могла думать только о воде с хлоркой.

Море, течение и пламя

– Должен сказать, что впечатлен тобой, Петра!

Стеффен улыбнулся мне, я улыбнулась в ответ и почувствовала себя очень хорошим агентом.

– Сейчас мы на некоторое время остановимся. Будем продвигаться потихоньку, Петра.

– Согласна, – ответила я.

Томас бился и плавал внутри моего моря и хотел выбраться наружу.

– У меня есть любимый, – произнесла я быстро. – О котором никто не знает.

– Ага, – сказал Стеффен и со скрипом откинулся назад. – И как его зовут, этого любимого, а?

Я не могла сказать «Томас», потому что Снеккерстад не так велик.

– Мальчик-пропеллер, – сказала я. – Я зову его просто мальчик-пропеллер.

Стеффен вертел ручку и смотрел на меня, потом что-то записал в блокноте, тяжело вздохнув.

– А как дела с канализационными люками, а? Ты на них наступаешь?

– Н-нет, – неуверенно ответила я. Я не понимала, почему он заинтересовался люками сейчас, когда я рассказала ему о Томасе.

– И число пи, ты разучиваешь пи?

– Ясное дело!

Стеффен смотрел на меня очень внимательно. Казалось, он больше не впечатлен, и у меня защемило в груди. Когда мне пора было идти, я заглянула в его блокнот и увидела надпись:

Воображаемый друг/любимый.

Стеффен считал, что Томаса я придумала, – но от воображения не может пахнуть хлоркой. Я знала, что значит «воображаемый». Тот, кого не существует. Это плохо, нельзя сидеть в ратуше на ППУ и придумывать людей.

Можно было бы взять Стеффена с собой в бассейн и показать ему, что Томас – живой, что он плавает и улыбается, и ждет меня, и поправляет мои очки, и говорит, что опасности нет. Но я ведь не могла так сделать. Что я скажу Томасу про Стеффена? Если он узнает, что я хожу к педагогу-психологу, он точно никогда не захочет со мной больше встречаться.

Я пошла в «Быстропиво». По пятницам Малин работала в дневную смену, и мы собирались за покупками, когда она закончит.

По пятницам всегда приходило много людей, похожих на Конрада. Они чокались, шатались, кричали и смеялись. Среди них я увидела Криса. Он сидел вместе с Конрадом за центральным столом и играл в карты.

Я села. Крис не смотрел на меня. Я помахала рукой у него перед лицом, как Стеффен.

– Да, да, Петра, наступили выходные, – сказал Конрад. – Ты караулишь маленький стиш?

Я посмотрела на Криса. Конрад переводил взгляд с него на меня.

– Что-то не так? – спросил он.

Я моргнула и сглотнула. Обернулась, ища взглядом Малин. Краем глаза увидела, что Крис выложил одну карту.

Я поднялась и подошла к стойке.

– Малин тут? – спросила я у парня, который там работал.

– Нет, ей надо было сходить в ратушу.

Я встретила взгляд Криса. Он поднял карты к лицу так, что я не видела его глаз.

Я катила на велосипеде домой, в волосах играл ветер. Взглянула сверху на Ватеросен, там горели окна и все родители были дома. В нашем почтовом ящике не оказалось никаких писем. Я посмотрела на ящик Мелики, просто чтобы проверить, но он тоже был пуст. Зашла в свою комнату, достала желтую тетрадь и перечитала рапорты с самого начала.

Стукнула дверь, и я захлопнула тетрадь. Малин вошла и остановилась посреди комнаты.

– Петра, – сказала она. – Извини, но меня совершенно внезапно вызвали на рабочее собеседование.

– В ратушу? – спросила я и моргнула.

– Да, – ответила она. – Им нужен администратор на стойку. Я думаю, все прошло хорошо!

Она села на кровать под картой и посмотрела на меня.

– Но нам кое о чем надо поговорить.

– Ох, – отозвалась я.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Я смотрела на нее и думала, что очень давно ей ничего не рассказывала.

– Нет.

Малин сверлила меня глазами.

– Я встретила в ратуше одного педагога-психолога, – сказала она. – Стеффена Свенсена.

Я опустила взгляд.

– Я знаю, что ты осенью постоянно ходила к психологу, Петра. Стеффен мне рассказал.

В моей груди все раскалывалось, словно там была плотина, которая вот-вот прорвется.

– У него обязательство молчания, – ответила я.

– Не в отношении родителей, – сказала Малин. – Родители должны знать, что происходит с их детьми.

Я смотрела на нее, на каштановые локоны. Сколько всего она не знала о своем ребенке.

– Он сказал, что ты немного придумываешь.

Я быстро поднялась, спрыгнула с кровати и выбежала из комнаты, хлопнув дверью.

– Ничего я не придумываю! – крикнула я.

Томас существовал. Он существовал больше, чем что-либо другое в моей жизни.

Утром у почтовых ящиков я увидела спину Мелики. Она не стояла и не ждала, просто катила вдали свой велосипед. Я изо всех сил надавила на педали, чтобы догнать ее.

– Мелика! – позвала я.

Она обернулась. Я спрыгнула с велосипеда и не сводила с нее глаз, пока мы шли.