Непонятый «Евгений Онегин»

Будем исходить из реального: пушкинская манера повествования в «Евгении Онегине» постоянно раздваивается. Поэт рассказывает о своих героях (в этом смысле — они посредники в размышлениях поэта о жизни), но поэту посредники и не обязательны, об очень многом он говорит с читателем напрямую, от своего лица, сам выступая героем своего стихотворного романа. Две эти формы взаимно дополняют друг друга, сливаясь в цельную картину жизни. Почему две, а не какая-то одна? Потому что каждая обладает своими незаменимыми достоинствами, и вместе они эффективнее, чем порознь. Различаясь формой, оба приема повествования бьют в одну цель. В конечном счете «Евгений Онегин» — результат пушкинских «Ума холодных наблюдений / И сердца горестных замет»: все содержание романа объемлется образом автора (по этой причине несомненно рациональное зерно в позиции исследователей, отдающих приоритет авторскому началу). Но в данном случае речь идет о конструктивном соотношении двух линий повествования.

Как возник роман в художественном сознании поэта? Есть ответ в тексте:

Промчалось много, много дней
С тех пор, как юная Татьяна
И с ней Онегин в смутном сне
Явилися впервые мне —
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще не ясно различал.

Тут речь идет еще о смутном сне на крымской земле в 1820 году: герой и героиня (имена они обретут после) явились в замысле-первотолчке вместе — и зерно творческого замысла дало росток, которому было суждено развиться в редкостное плодоносное древо русской литературы. В реализованном тексте романа герой предстает первым; лишь во второй главе включается в повествование героиня (и тоже пока отдельно, сама собой); только в третьей главе пути героев пересекаются. Но действие пошло, и конструктивно именно оно определяет движение романа.

А чем роман кончился? Ответ простой — решением автора (даже «согласованным» с мнением читателя):

И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим,
Надолго… навсегда… За ним
Довольно мы путем одним
Бродили по свету. Поздравим
Друг друга с берегом.

Итак, нам представлен герой — роман начался, мы расстаемся с вполне прорисованным героем — роман кончился.

Что главное в структуре композиционного строя «Онегина», в сочетании сюжетного повествования с системой авторских рассуждений? Конечно, сюжет. Возникает надобность уточнять особенность этого сюжета — ослабленный, замедленный, пунктирный и т. п. (Но только не «лирический»: сюжет — прерогатива эпоса и драмы, последовательность события, действия. Иногда возникает соблазн по аналогии назвать сюжетом движение авторских размышлений в стихах, но метафорический оттенок такого значения термина очевиден). Содержательная емкость и разветвленность авторских рассуждений очевидна, само число их решительно отделяет «Евгения Онегина» от «строгих» эпических произведений: «Если бы убрать из „Евгения Онегина“ лирику, то роман потерял бы половину своего обаяния»[130]. При всем том именно эпизоды сюжета обеспечивают движение романа в целом и служат фундаментом, основой для монтажа рассуждений. «Композиционной основой „Онегина“ является повествование о событиях. Автор влечется вперед не ходом ассоциаций, а „логикой“ своего материала. Вот почему с большой поправкой надо принимать авторскую оценку своего произведения как „рассказа несвязного“»[131].

Если мы поймем сюжет как доминанту повествовательной структуры, будет легко установить роль и место авторских рассуждений, а также заменяющих повествовательный сюжет звеньев лирического вкрапления, параллельного пунктира сопутствующих рассуждений и т. д. Тем самым мы уясним эпическую, романную основу композиции «Онегина», что нисколько не препятствует установлению модификации повествования, осуществленного в стихах.

Видимо, возможны разные подходы в восприятии данной структуры, в зависимости от того, где будут поставлены акценты. Совершенно ясно, что содержательный уровень глав, может быть, в большей степени реализуется не в сюжете внешнем, а в «сюжете» внутреннем, в таком материале, к которому понятие «сюжет» применяется уже расширительно. Не следует ли исходить именно из главного и в определении композиционной структуры романа?

Художественной форме повествования необходимо отдать должное. Микродозу внешнего сюжета романа в первой главе можно изложить одной фразой: Онегин поехал — и приехал в деревню; но хотя сообщение об этом разорвано, оно начинает — и завершает главу, внешний сюжет создает конструктивную основу, фундамент, на котором прочно стоит сложная и объемная содержательная система главы. Вот почему так важен сюжет и романная, эпическая основа «Евгения Онегина».