Непонятый «Евгений Онегин»

Откуда возникает такое устойчивое ощущение, что в гипотетической судьбе Ленского более вероятным был бы второй, «обыкновенный» вариант? Наверное, к тому много причин, но одна из них — что рядом с Ленским Ольга. Ольга… но о ней распространяться нет надобности; пусть она дарит себе на здоровье счастье своему улану и сама будет счастлива… сколько может. Ее портрет очень мил, но автору он надоел безмерно; и право же, юной деве невдомек, что поэтический дар жениха годится не только для того, чтобы заполнять листки ее альбома. На редкость однотонная Ольга («Всегда скромна, всегда послушна[85], / Всегда как утро весела…») ко всему прочему пользуется негласно присвоенным правом повелевать своим женихом; останься она с Ленским, она бы помогла «охладеть» пылу его души. Опять-таки это не означает, что Ленскому, женись он на Ольге, был бы заказан героический путь, но он непременно означал бы конфликтную ситуацию в семье; и в этом случае, признавая возможность такого пути, приходится счесть его менее вероятным. И, несомненно, иным было бы наше ощущение гипотетической судьбы Ленского, если бы с ним была другая подруга, допустим, условно говоря, Татьяна.

И все-таки разговор о Ленском хотелось бы закончить не на этой минорной ноте. Образ Ленского — важный этап в развитии и становлении пушкинского гуманизма.

Пушкин формировался в атмосфере бесконечных войн, в которых дворянин, по понятиям чести, должен был смело участвовать. Смерть на поле брани воспринималась почетной, ее безвременность лишалась оттенка трагичности. Пушкин — свидетель революционных потрясений: неизбежное кровопролитие не смущает поэта и воспринимается естественным. Пушкин приемлет индивидуальный террор («Кинжал»). Предельно заострены строки «Вольности»:

Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.

Для осознания самоценности человеческой жизни время еще не пришло, до идей Достоевского о невозможности строить светлое здание на трупе хотя бы одного ребенка еще далеко.

Определенные изменения в миропонимании Пушкина происходят в связи с событиями 14 декабря. Здесь гибель и страдания людей предстают ужасными, лишенными романтического ореола.

Пушкин не теряет мужества («В надежде славы и добра / Гляжу вперед я без боязни»), он в высокой степени обладает умением воспринимать явления в их диалектической противоречивости. Однако важно выделить новые элементы в сознании Пушкина. Совершенно замечательно, что роман в стихах тоже отразил мировоззренческие перемены в душе поэта.

Ю. Н. Чумаков[86] обратил внимание, что в «Евгении Онегине» упоминается о множестве смертей, причем и совсем краткие и более развернутые сообщения даются будничным тоном, не вызывая никаких эмоций. Таковы все сообщения, кроме одного: исключение представляет описание смерти Ленского.

Действительно, наблюдается парадокс. Проходит перед нами юный герой — и неуклонно за симпатией к нему тенью следует ирония. Но звучит роковой выстрел — и тон повествования меняется. Изображение смерти юного поэта дано развернуто и обретает пафос реквиема.

Нельзя пройти мимо такого обстоятельства. Шестая глава создавалась в 1826 году. Это горький год, год следствия, а потом и расправы над декабристами, год томительного ожидания Пушкиным решения собственной участи. Не потому ли трагические тона шестой главы — это не только конкретика судьбы персонажа, но мировоззренческая акция самого автора? Шестая глава с эпиграфом (по-итальянски): «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не трудно. Петр.» (сокращенное слово — Петрарка, автор цитируемых строк; а может, вместе с тем, и намек: Петроград?[87]) вписывается в большой и сложный процесс, в итоге которого Пушкин получает право поставить себе в заслугу деяние — «милость к падшим призывал» (в более широком варианте — «милосердие воспел»).

Татьяна

Представление сестер Пушкин начинает с портретов, и кажется, что эти портреты контрастны: Ольга — красавица, а Татьяна внешне не очень привлекательна, ее красота не внешняя, а внутренняя, духовная. Это ошибочное впечатление. Что портреты сестер противопоставлены — факт очевидный, но в характере этого противопоставления надо разобраться.

Приведу важный фрагмент, который может быть прочитан по-разному, в зависимости от того, как расставить логические ударения.

Прочитаем так:

Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни прелестью ее румяной
Не привлекла б она очей.

Вот и аргумент, что Ольга — красавица, а Татьяна не очень.

Прочитаем иначе:

Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни прелестью ее румяной
Не привлекла б она очей.

Стало быть, Татьяна внешне красива, но по-своему[88].