Непонятый «Евгений Онегин»

Равноправны ли эти прочтения? Ну, если читатель своеволен и прихоть свою возводит в принцип, то ему аргументы не указ; если же стремиться сообразовать свое впечатление с пушкинским, то единственно верным надо признать второе. Красота Ольги и Татьяны разная, и красота Татьяны — выше.

Красота Ольги очевидная, но она — кукольная и тотчас скомпрометирована поэтом:

…но любой роман
Возьмите и найдете верно
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.

Красота Татьяны явная, хотя поэт избегает демонстративных заявлений. Сразу же выделена духовная незаурядность героини, и она создает ореол, который окружает и портретные, внешние черты. Но накапливаются детали. В ночи, отданной письму, «Сорочка легкая спустилась / С ее прелестного плеча…» И еще:

Задумавшись, моя душа
Прелестным пальчиком писала
На отуманенном стекле
Заветный вензель О да Е.

Правда, это детали тоже неоднозначного толкования. Есть принцип: если женщину нельзя назвать красавицей, умей выделить и похвалить в ней хоть что-нибудь красивое. Может, и тут подобное — вот плечико, пальчик… Но нет. Отдельные штрихи портрета Татьяны Я. М. Смоленский попытался собрать воедино — получилось «не так уж мало»: «Перед нами бледноликая тоненькая (в VII главе московские девицы ее находят… „бледной и худой“), скорее девочка, чем девушка, с темными („темнеющими“) печальными очами и диковато-грациозными („лань лесная“) движениями. Томная головка („головушка“) склоняется к прелестному плечу; лицо отражает малейшие движения души (страх, радость, смущение, усталость и т. д.), тонкие (дрожащие при волнении) руки с прелестными пальчиками; милые маленькие ножки… Со всем этим обликом гармонирует нежный („нежней свирельного напева“) голосок» (с. 89–90).

Этого действительно «не так уж мало», но Пушкин, хотя и проявляя сдержанность, не обходит и обозначения целого. Предваряя изложение письма, поэт, проговариваясь, называет свою героиню «красавицей моей». «Младые грации Москвы» рассматривают Татьяну очень придирчиво, обнаруживая и какие-то (устранимые) недостатки, но в целом находят ее «очень недурной». Наконец, итоговое представление героини. Правда, оно предваряется оговоркой: «Никто б не мог ее прекрасной / Назвать…» Однако далее следует такая сценка:

Беспечной прелестью мила,
Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы;
И верно б согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была.

«Клеопатру Невы» духовностью не возьмешь: потребно и внешнее обаяние. Оговорки, которые все-таки сопровождают портрет Татьяны, нуждаются в точной оценке. Красота хоть Ольги, хоть Нины Воронской типовая. Красота Татьяны индивидуальна, и она незаурядна, как и в целом личность героини. На первый план поэт выдвигает духовный облик героини.

В галерее пушкинских женских образов образу Татьяны принадлежит особое, исключительное место. В поэзии Пушкина противоборствуют два типа героинь: «прелестница», «вакханка», «демоница» — и «несравненная», «смиренница», Мадона. Это противостояние обозначилось рано, еще с Лицея. Когда Пушкин вышел «на свободу», на первый план выходит образ «прелестницы». Образ «несравненной» не развенчан, но оказался отодвинутым в запасники памяти. Образ «прелестницы» вызывает к себе двойственное отношение: то манит к себе, то резко разочаровывает.

Своеобразная кульминация этого противостояния — поэма «Бахчисарайский фонтан». Вроде бы здесь в противостоянии героинь победу над прелестницей одерживает смиренница. Однако победа Марии, даже невольная, показана умозрительно, тогда как сердечное тепло поэта отдано побежденной, Зареме. Доказательство находим на страницах «Евгения Онегина». В публикуемых «Отрывках из путешествия Онегина» поэт, с сожалением утраты, вспоминает свою молодость:

Таков ли был я, расцветая?
Скажи, фонтан Бахчисарая!
Такие ль мысли мне на ум
Навел твой бесконечный шум,
Когда безмолвно пред тобою
Зарему я воображал…

В последней строке ритмически укладывалось бы имя Марии, а по смыслу было бы уместно именно оно, но поэт отдал дань сердца прелестнице.