Непонятый «Евгений Онегин»

Психологическая определенность Ленского удивительно своеобразна и интересна. Ленский — впечатлительный человек. Он «рощи полюбил густые», он растроган у могилы Дмитрия Ларина, он с отрочества «Ольгою плененный». Однако внешний мир, оказывающий столь ощутимое воздействие на Ленского, преобразуется в его сознании до полной неузнаваемости. Луна (круглая и глупая на глупом небосклоне, в восприятии Онегина) превращается в «небесную лампаду», «простой и добрый барин» Ларин именуется цитатой из Гамлета «Poor Yorick», заурядная Ольга становится «девой красоты». Он с ранних лет любит и «был любим… по крайней мере / Так думал он, и был счастлив»; он поэт и «пел любовь, любви послушный»; «Что ни заметит, ни услышит / Об Ольге, он про то и пишет…» Но Ленский пишет не мадригалы, не идиллии, из-под его пера «текут элегии рекой». Пушкин явно льстит своему герою, удостоверяя, что они «полны истины живой…» Реальный мир в стихах Ленского преобразуется, как и в самом сознании:

Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
<…>
Он пел поблеклый жизни цвет,
Без малого в осьмнадцать лет.

Тут только одно совпадение: Ленский романтик в жизни и романтик в творчестве; романтическая условность одинаково свойственна Ленскому — поэту и человеку. Белинский писал о Ленском: «Действительность на него не имела влияния: его радости и печали были созданием его фантазии» (VII, 470).

Вместе с образом Ленского, поэта-романтика, входит в роман тема романтизма. Пушкин неоднократно дает оценку его стихам, говорит об их содержании и жанрах. Предсмертная элегия Ленского воспроизведена на страницах романа.

Совершенно неожиданным выглядит замечание поэта, что он в стихах Ленского романтизма «нимало» (!) не видит. Как раз есть все основания воспринимать элегию Ленского как характернейшее романтическое произведение. Создается впечатление, что Пушкин не желает компрометировать само понятие «романтизм». В таком предположении есть резон: «Романтизма Пушкин здесь (в элегии Ленского. — Ю. Н.) не видел потому, что он хотел называть романтизмом (истинным романтизмом) манеру и метод „Бориса Годунова“»[79], — отмечает Г. А. Гуковский.

Ленский писал «темно и вяло». По мысли Пушкина, не романтизм таков, вернее — истинный романтизм не таков. Однако присмотримся к «процитированной» Пушкиным элегии Ленского. Можно, не без удивления, обнаружить, что стилистика элегии вовсе не чужда стилю пушкинской речи в романе. В элегии: «бдения и сна / Приходит час определенный…» В авторской речи: «Пробили Часы урочные…» Продолжим параллельное цитирование. «А я — быть может, я гробницы / Сойду в таинственную сень…» — «завтра Ленский и Евгений / Заспорят о могильной сени…»; «Придешь ли, дева красоты, / Слезу пролить над ранней урной…» — «Бывало, ранний ветерок / Над этой урною смиренной / Качал таинственный венок»; «И память юного поэта / Поглотит медленная Лета, / Забудет мир меня…» — «Или над Летой усыпленный / Поэт, бесчувствием блаженный, / Уж не смущается ничем, / И мир ему закрыт и нем?..»

Здесь подчеркнуты буквальные совпадения слов и выражений в речи героя-поэта и автора-поэта. Но можно обильно цитировать пушкинский текст, где нет буквального тождества, но есть полная внутренняя близость со стилем элегии Ленского. Только один пример из массы аналогичных:

Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.

Здесь обильны аналогичные стилю Ленского «искусственные, условно-поэтические слова и обороты»[80]. Впрочем, почему именно стилю Ленского? Он ничем особенно не оригинален; это общий стиль романтиков. Почему же он так щедро использован в стиле самого Пушкина, автора реалистического романа?