Непонятый «Евгений Онегин»

Описание онегинской усадьбы в начале второй главы также дается авторским романтизированным взглядом; в первой строфе оно завершается картиной запущенного сада, названного приютом задумчивых дриад. Можно с уверенностью сказать, что сознание Онегина, чисто практическое сознание, воспринимает мир без поэтических украшений; никаких дриад, ни, мягче, их приюта в обретенном саду он, конечно, не находит. Таким образом, одна и та же действительность по-разному воспринимается в зависимости от внутреннего психологического склада героя и автора. М. М. Бахтин указывал на характерные для романа зоны «диалогического контакта» автора с героем: «Автор видит ограниченность и неполноту еще модного онегинского языка-мировоззрения… но в то же время целый ряд существенных мыслей и наблюдений он может выразить только с помощью этого „языка“, несмотря на его историческую обреченность как целого»[76].

Приведенные здесь факты раздвигают зону «диалогического контакта», выявляют и такую возможность, когда онегинский практицизм судится с позиции оставленного (или оставляемого) романтического сознания.

Переход от романтического к реалистическому мировосприятию в сознании Онегина, показанный в конце первой главы, оказывается бесповоротным. Намеченные перемены делают возможной контрастность изображения Онегина в сопоставлении с Ленским, что оговорено особо: «Волна и камень, / Стихи и проза, лед и пламень / Не столь различны меж собой». На фоне Ленского особенно заметны произошедшие с Онегиным метаморфозы. Совсем исчезает романтическая мечтательность, на первый план выходит обозначенный еще в первой главе скептический (трезвый, практический, т. е. антиромантический) склад ума. Стремительно нарастает душевный опыт героя: рядом с Ленским Онегин выглядит и возрастом старше его (хотя — по первому счету — они почти ровесники; Ленскому «без малого» осьмнадцать лет, Онегину, после года светской жизни и затворничества, — девятнадцать). Роль онегинской антитезы романтическому сознанию приобретает исключительное значение.

Возрастание реалистической характерности героя не означает разрыва генетических связей его с романтическими предшественниками. Пушкиным фактически разрабатывается основная ситуация романтической поэмы: герой из цивилизованного мира перед лицом «естественного» человека. Романтическая поэма заостряет противостояние героя и героини, роман в стихах — сглаживает, но общая суть сохраняется. «Инерцию романтических приемов в обрисовке характера главного героя»[77] С. А. Фомичев отмечает в некоторых черновых вариантах исповеди Онегина. В сцене свидания не только в черновом, но и в окончательном виде можно наблюдать не умозрительно косвенное, а непосредственно текстуальное подтверждение сходства Онегина с Пленником.

Онегинская речь индивидуальна, а вместе с тем создается впечатление, будто герой подслушал монолог своего предшественника и пользуется им как конспектом, очень близко, иногда почти буквально повторяя целый ряд его аргументов.

Оба героя уступают пальму духовного первенства женщине: