Непечатные пряники

Теперь в Торопце на Малом Городище стоит мраморный памятный знак, на котором написано, что на этом месте будет установлен памятник. Знак, видно, давно установлен, и надпись на нем читается с трудом. Зато надпись на памятной табличке у растущего неподалеку на этой же улице дуба читается отлично: «Сей дуб есть семя от семени дуба, посаженного святым князем Александром Невским в год своего венчания в Торопце в лето 1239 года». Бытует среди торопчан легенда[84] о том, что молодые по пути в Новгород из Торопца остановились у озера Наговье, и князь на радостях посадил там дуб. И этот дуб рос до той самой поры, пока его не подожгли фашисты[85]. Дуб долго болел, но выжил. Через пять лет в него ударила молния и расколола пополам. Врач сельской больницы, расположенной неподалеку, стянул железным обручем ствол дуба, и тот снова выжил. Прошло еще двадцать восемь лет, и под дубом, которому к тому времени пошла восьмая сотня лет, развели костер рыбаки. Они не хотели его поджигать. Не фашисты же они, в конце концов, но… уголек от костра попал в дупло, и дуб сгорел дотла. Нашелся местный житель, который взял да и рассадил несколько уцелевших отростков княжеского дуба. Один из этих отростков был посажен в Пскове, другой там, где стоял сгоревший дуб, а третий в Торопце. Здесь о нем поначалу никто и не знал, и только теперь, спустя много лет, благодаря энтузиастам и сотрудникам местного краеведческого музея дуб обнесли чугунной оградой, и учитель одной из школ посвятил ему стихи[86].

Порубежный город

Вернемся, однако, в средневековый Торопец. После смерти Александра Невского литовские князья мало-помалу стали прибирать к своим рукам Торопецкое княжество. Спастись от жестоких литовцев в непроходимых лесах было невозможно – они были пострашнее степняков, поскольку и сами были лесными жителями. Немецкий летописец того времени писал: «…и русские бегали от литовцев, хотя бы и малочисленных, по лесам и поселкам, подобно тому как бегают зайцы пред охотниками».

Известия о тех временах отрывочны и темны, но как бы там ни было, а в 1362 году литовский князь Ольгерд присоединил Торопец к Великому княжеству Литовскому. И стал Торопец литовским на полтораста лет. С одной стороны, это избавило его от татар, а с другой – пришлось переселиться на низменные берега Торопы и Соломено, чтобы новым властям было удобнее в случае нужды усмирять торопчан. Потом и вовсе пришлось торопчанам переселяться на остров. Там они были как на ладони. Надо сказать, что литовцы, завоевав торопчан, большей частью сохранили порядки, бывшие до них. Торопец за полтора века под властью Литвы так с ней сжился, что в конце XV века, когда усилилось Московское государство, когда Иван Третий взял Новгород и начались набеги новгородцев на северные торопецкие волости, торопчане и не подумали бросаться в объятия Москвы. Воевали долго и упорно. Набегом отвечали на набег. Жгли, грабили, убивали и уводили в плен новгородцев, бывших уже под властью Москвы до начала XVI века, пока в 1500 году Торопец не был взят соединенными московскими, новгородскими и псковскими войсками под командой новгородского наместника Андрея Челяднина. Через три года по шестилетнему перемирию Торопец со всеми своими волостями отошел Москве. Между прочим, торопецкие бояре по условиям перемирия должны были покинуть торопецкие земли, а все их вотчины Иван Третий раздал своим людям. Они и покинули их, и уехали ко двору великого князя Литовского Казимира, и жили там, и терпели нужду, надеясь на то, что все у них еще будет, в то время как у них уже все было.

После вхождения в состав Московского государства для Торопца изменилось многое, но только не статус порубежного и прифронтового города. Теперь уже литовские, а потом и польско-литовские войска пытались если и не отобрать Торопец у Москвы, то хотя бы сжечь и разграбить. Пришлось подсыпать валы, рубить новые стены и башни.

В 1580 году город осадил Стефан Баторий, но взять не смог. Потом началась Смута, и Торопец присягнул второму Самозванцу, потом отряд русских и шведов разбил поляков, и торопчане присягнули Василию Шуйскому, потом город и уезд грабили поляки, литовцы и сторонники Самозванца. Потом, когда уже прогнали поляков, пришли в 1617‐м украинские, запорожские казаки и просто уголовный сброд, устроив такое, что торопчане стали вспоминать поляков и литовцев с ностальгической теплотой. Приходили в себя долго, не один десяток лет. Приграничная полоса на пятнадцать верст была опустошена. В уезде образовалось полторы тысячи пустошей. Когда в 1662 году торопчане в своей челобитной царю писали: «…твой государев порубежный город Торопец искони стоит на крови», – то против истины не грешили. Ни капли.