Некромант и такса

В конце концов я в раздражении так неловко ухватил Тобби, что тот вывернулся и пробороздил зубами мне по левой руке. Потом подпрыгивал, тявкал, махал хвостом, я извинялся перед ним, он передо мной, но нам пришлось остановиться у фонтана, чтобы я смыл кровь с тыльной стороны ладони. У каменной чаши в ногах у меня внезапно запуталась не одна собачка, а пять или шесть. Матросские швабры. Я поклонился матроне и ее девицам, вышедшим на площадь из аптекарского переулка, но, боюсь, сделал это несколько раздраженно и нервно. Девицы в испуге остановились, и, по обычаю своему, две из них раскрыли и закрыли зонты, а остальные попытались спрятаться друг за друга. Пришлось усилием воли успокаивать себя, свою спешку и порыв срочно бежать прочь, не зная, куда. Когда в городе нервничает аптекарь, дело одно. Когда о чем-то до видимой дрожи в руках беспокоится колдун – совсем другое. Дело не в вежливости. Мне нужно привыкать, что на меня иначе смотрят люди. Нужно учиться их обманывать. Потому что мой вид их пугает.

Я несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить себя хотя бы внешне. Тогда дамы робко поинтересовались, куда я спешу. Ответил, иду в дилижансную контору заказать себе на завтра место, ибо дела мои в Бромме окончены, я уезжаю. Как, сказали мне, слегка осмелев и подходя поближе, вы разве не знаете? Дилижанс весь целиком выкуплен мастером Проспером, бывшим городским аптекарем. Прямо сейчас он собирает в багаж все, что можно увезти, дешево распродает, что нельзя, и завтра спешно отбывает из Броммы. К слову, у него есть прекрасное чучело крокодила, достопримечательность города, в обед цена была всего сто далеров, к вечеру наверняка упадет, потому что желающих нет. Не хотите ли приобрести?

– А чем объясняется его спешный отъезд? – поинтересовался я, несмотря на то, что, кажется, знаю причину. – Я был в аптеке утром, аптека работала.

– Она и сейчас работает, но остальное неизвестно, – покачала матрона зонтиком. – Мастер Проспер твердит, что нужно бежать, пока из него самого чучело не набили. Общее мнение таково, что наш добрый аптекарь помешался.

У меня после утреннего визита составилось сходное мнение, и подробнее я выспрашивать не стал. Аптекарем, надо сказать, мастер Проспер был не самым лучшим. Пластыри его на пятках у меня не держались, хотя по виду выглядели солиднее тех, что дал мне Фальк.

Однако теперь можно не лететь угорело к дилижансу, снова пересчитать недоделки и обдумывать свое поведение более тщательно. Мне даже легче стало. Уеду, когда сочту нужным. Завтра или не завтра, но теперь это зависит не от расписания дилижанса, а от меня самого.

Я попрощался с девицами и снова развернул письмо. Пощупал, поглядел на просвет, даже дал понюхать Тоби (тот, будь он человеком, пожал бы плечами на предложение определить автора). Кто в Бромме мог бояться излагать мне свои мысли или подробности происшествий, если не молодой священник? Полицмейстер? Полноте, в ночь создания адского кота мы с ним минут пять толкались на лестнице, не в состоянии разойтись на крутых ступенях так, чтобы его пивное пузо не увлекло нас обоих кубарем вниз, и он ничего мне не шепнул, даже намеком. Мои загородные знакомцы? На такой-то бумаге, с сургучом, с подобием печати и ровными буквами? Ведьмовской ковен развалился полтора века назад. У майора другой почерк, у Душечки тоже. А привидения писем не пишут.

В растерянности я огляделся вокруг и на паперти собора увидел семью нищих, деливших поданную им краюху – обросшего, неопрятного мужчину с седыми патлами волос из-под обвислой шляпы, очень грязную босую женщину и того самого мальчишку лет десяти, рвавшего кусок из рук старших. Я подхватил собаку и направился в собор.

На этот раз я угадал. Меня ждали.

Ничего удивительного в том, что колдун ходит в церковь, нет. Мы, сознательно избравшие другой путь, не отвергаемся полностью, нам оставлен путь к покаянию. К отречению от колдовских занятий, пересмотру всей своей жизни как сугубо греховной и неверной, и возвращению, так сказать, в лоно. Не то чтобы нас там ждут. Но когда последнее слово за тобой, всегда приятно. Не имея над нами власти при жизни, нас возвращают и присваивают хотя бы в смерти. Что от нового появления в призрачном образе, кстати говоря, не гарантирует.

Сразу за порогом меня взяла за руку старушка, видом не сильно отличавшаяся от нищих на паперти, и повела сквозь боковую колоннаду к боковому выходу, а там, сквозь тени проулка, к черному входу в причтовый дом. Отец настоятель очень нервничал, ожидая меня. Я его понимаю, я и догадался-то, что очень нужен ему, совершенно случайно. А напрямую обратиться или встретиться на виду будто бы невзначай мешали церковные правила.

– Рад, что вы наконец-то выбрали время поговорить со мной, отец настоятель, – поклонился я, прижимая к сердцу шляпу.