Некромант и такса

Я аккуратно вложил взятое перо обратно в футляр, закрыл конторку, стараясь, чтоб не скрипнула, и, пятясь, удалился. Перо, которым сейчас пишу, выпросил у вдовы, дрянное и куриное, царапаю им, словно когтем; неудобно, я не привык к куриным мелким перьям, но записи свои из-за этого не брошу. На сегодня, пожалуй, всё, спать, завтра снова пойду в Могильцы, уже отнял у своего злобного сундука белье. Если за окнами не полностью стемнело, сундук нервничает, когда его открывают. Едва заметно дрожит и еле слышно рычит (слышу не только я, Тоби приподнимает уши и щетинит шерсть от этих волн недоброжелательства). Что за душа в него вселилась? Полнолуние через четыре дня, не стал бы обкусывать мне руки даже ночью. Признаю: наложить заклятье проще, чем просчитать последствия колдовства. Как снять заклятие темноты, мне неизвестно. Хорошо, что трость пока ведет себя послушно и смирно.

В оркестре мой годовой доход со всеми выплатами составлял четыреста далеров, в братстве мне обещали тысячу и выдали двести авансом, в счет будущих заслуг. Несмотря на это, местные цены у прачек я считаю завышенными. Мне не следует, подержав в руках первые крупные деньги, уже считать себя богатым и обеспеченным человеком. Экономия мне нужна ради детей, чтобы устроить им лучшую жизнь. Братство, впрочем, нужно мне для того же, и это печально. Я продался. Неизвестно в какое рабство. Не оправдываю себя, но плохо когда дома либо холодно, либо есть нечего, либо дети растут, а на новую обувь нет денег. Лучше уж страдать мне, чем им.

Пятки болят, кроме прачки мне скоро понадобится башмачник.

Глава 6

Денек сегодня выдался суетный. Не знаю, как записать, ничего не пропустив. Сижу сейчас мокрый, продрогший, камина в моих комнатах нет, сушиться негде. Собаку надо бы помыть, но собака устала и мертвецки спит. Сам я заснуть не могу.

Утро начато с того, что я, не к трапезе сказано, приглядывался к отхожему месту в доме. Занятие не для некроманта, но вчерашние беррийские газеты и записи Душечки не шли из головы. Обрывков тех самых газет не нашел, что слегка меня успокоило. Значит, безумная пресса имеет по городу не слишком широкое хождение.

С раннего утра меня прямо подмывало пойти в книжную лавку и спросить, нет ли газет еще. И они там, конечно же, были. Причем, свежие. Ночной привоз, с гордостью объявил хозяин. Жаль, я не могу ничего понять в датировках. Вчерашняя дата "шиповник фрюктидора" ни о чем мне не говорит. Сегодняшний "лесной орех" понятен еще меньше. Хозяин уже прознал, что я "тот самый колдун", потому я пристально поглядел на него и еще раз поинтересовался: кто привозит эти пачки с завидной регулярностью?

– Контрабандисты, – с некоторой заминкой сознался он, зная, что колдуну не следует врать.

– Для кого? Кто в городе говорит по-беррийски?

– Контрабандисты, – сказал хозяин, честно глядя мне в глаза. – Только говорить-то они говорят, а вот читать не умеют. Для кого привозят – очевидно же: для всех!

На том я его и оставил. Вернулся к завтраку, но не рискнул по-бюргерски провести его за свежей газеткой, свернул листки поплотнее, сунул за пазуху и дожидался момента, когда останусь один. Как на грех, одного меня оставить не торопились. Душечка суетился без причины, он потерял вчера кисет с запасом табака, но надеялся найти. Майор смотрел на него, а, заодно, и на меня, скорбно, словно мы оба слабоумные. Я допил кофе, раскланялся с хозяйкой, и, прихрамывая, отправился в путешествие с бельем.

На этот раз путь в Могильцы показался мне короче. Пластырь я наклеил удачно, к Фальку по пути не заворачивал. Могильцы – маленькая деревенька или хутор в четыре дома и три сарая, живут в ней сплошь родственники, старшая семья и взрослые дети. Два дома новых, два старых, рядом небольшое пастбище и дубовая роща, дальше – заповедный лес для княжеской охоты. Работают кто на себя, кто в замке, молодые ребята состоят в егерях. Хозяйка дальнего крайнего дома, приемная мать умершей ведьмы, обещавшая мне стирать, с утра ушла в замок доить коров и еще не вернулась. Под соломенным навесом во дворе, за столом, на котором я вчера привел в негодность свое последнее перо, я расположился почитать, что пишут беррийцы, как дела у них за горами.

Новые газеты были не те, что вчера. "Глас разума" и "Тихий мысленник".