Некоторые проблемы истории и теории жанра

Шпенглер пророчил неизбежную гибель европейской цивилизации, отождествляя её с капиталистическим миром и выдвигая свою "круговую" модель исторического процесса. По его мысли, национально-региональные культуры - несообщающиеся индивидуальные организмы, которые в своём развитии неизбежно исчерпывают себя.

По Алексею же Толстому, и в Баснословной древности расцвет человечества был плодом взаимодействия, сотрудничества народов. В "Аэлите" разложение культуры атлантов, также как её преемницы марсианской цивилизации, - следствие загнивания социальной системы, а не вырождения культурных ценностей. К историческому оптимизму Алексей Толстой апеллировал ещё в своём письме Чайковскому и в предисловии к берлинскому изданию романа "Сестры". Однако там прогноз возрождения России имел абстрактно патриотическую мотивировку. В "Аэлите" унынию и упадку противопоставлена надежда на обновление мира через революционную Россию.

Даже запутавшемуся в своих сомнениях инженеру Лосю Земля, Родина представляется из космической бездны "живым плотским сердцем великого Духа", источником "непрерывной жизни одного тела, освобождающегося от хаоса". Советская Россия - символ преемственной связи "тысячелетий прошлого и тысячелетий будущего". Под фразеологией, напоминавшей о былой близости к декадентам, проступает надежда на то, что обновлённая Родина возродит для всего человечества эту связь времён. К такой мысли Толстой ведёт любимых героев своей трилогии. "Ты помнишь, - скажет Кате Вадим Рощин в конце пути, на заключительных страницах "Хмурого утра", - мы много говорили, - какой утомительной бессмыслицей казался нам круговорот истории, гибель великих цивилизаций". Теперь "ослепительный свет озарил полуразрушенные своды минувших тысячелетий... Всё стройно, всё закономерно... Цель найдена... Её знает каждый красноармеец"[225].

Одно только прошлое - Алексей Толстой неоднократно обращался к нему за советом - ещё не давало разгадки истории. Говорят, во время работы над рассказом "День Петра" - шёл 1918 год - кабинет писателя украшала загадочно ухмыляющаяся маска царя-реформатора. Случайным ли оказалось любопытное совпадение? На Марсе инженеру Лосю всюду встречаются пришедшие из Атлантиды культовые маски головы Спящеего, словно бы обращённые к вечности лунообразной улыбкой...

В "Аэлите" русская революция предстала на перекрёстке "тысячелетий прошлого и тысячелетий будущего" как истинная связь времён, и связь времён выступает в этом романе как всемирно-историческая истина революции. Современность высвечена громадным прошедшим опытом человечества - и вместе с тем озарена иным светом лучшего будущего. Словом, диалектика времён здесь воплощает революционный ход истории, противостоит инволюции, преодолевает возвращение бытия на круги своя. "Круговая" модель исторического процесса отрицается здесь с точки зрения будущего не только как новая ценность мировосприятия, но и как новая ступень познания мира. Этой временной трёхмерностью исторической мысли писателя - её ещё не было в романе "Сестры" - закладывалась принципиальная черта того "нового реализма", который формировался в творчестве Алексея Толстого в 1922-1924 годах. В этот период на его страницы выходят мужественные деятельные герои; мир человека в его произведениях раздвигается до общенародной жизни, до беспредельного Мироздания; певец человеческого сердца теперь исследует общество, основанное на справедливости, где и любовный "эгоизм вдвоём" должен просвечивать нравственной мерой "согласия", - так называл тогда Алексей Толстой чувство коллективизма.

В 1924 году он выдвигает понятие монументального реализма. Тесно связанный с его художественно-исторической концепцией, творческий метод "Петра I" и "Хождения по мукам" явится оригинальным вкладом писателя в советскую литературу. М.Горький считал качество исторической мысли советского писателя решающим фактором изображения жизни в революционном развитии. Сопоставляя задачи новой литературы с прежним искусством, Горький писал: "... нам необходимо знать не только две действительности - прошлую и настоящую... Нам нужно знать ещё третью действительность - действительность будущего... Мы должны эту третью действительность как-то сейчас включить в наш обиход, должны изображать её. Без неё мы не поймём, что такое метод социалистического реализма"[226].

Потребность во включении социального будущего - как идеала и меры, но также и как эстетического объекта - в художественную панораму движущихся десятилетий советской страны осознавали в 20-30-е годы не только писатели-фантасты Александр Беляев, Вивиан Итин, Ян Ларри, но и такие видные реалисты, как Александр Фадеев, Леонид Леонов, Мариэтта Шагинян, Евгений Петров, Андрей Платонов. По-разному проявлялась эта потребность в авантюрном романе-сказке "Месс-Менд", в историко-философском замысле "Последнего из удегэ", в идейно-жанровой структуре "Дороги на Океан".