Некоторые проблемы истории и теории жанра

Ещё и сегодня развёрнутая здесь концепция человека[217], представляет немалый интерес. Известно, что талантливая книга сыграла большую роль в развитии отечественной фантастики[218] и вместе с тем - в становлении Алексея Толстого как советского писателя[219], мы помним, что роман вызвал негодование в эмигрантской прессе[220]. Однако литературоведческие исследования пока не охватывают самого главного. Роман ещё не оценён как целостный слепок глубокой перемены в духовном и эстетическом развитии большого русского художника, которую он выразит одной фразой: "Октябрьская революция мне как художнику дала всё".

Дело ведь не только в том, что работа над "Аэлитой" совпала по времени с известным открытым письмом Н.В.Чайковскому, в котором Алексей Толстой отрёкся от белой эмиграции. Наряду с переломом политических настроений в этом романе запечатлелись все далеко идущие последствия, да и предпосылки этого шага - мировоззренческие, нравственные, литературные.

Стоит взглянуть на "Аэлиту" как на художественную лабораторию, в которой завязывалась новая творческая биография писателя и вместе с тем тип романа, открывший пути обновления жюль-верновского жанра. В гармоническом сплаве бытового реализма с космической романтикой, героических приключений с философским размышлением впервые мотивы духовного перехода Толстого на сторону революции обрели здесь Контуры новой идейно-художественной системы. На это обстоятельство обратила внимание в своём обзоре Н.Грознова[221], напомнив о работе Л.Колобаевой, Е.Званцевой, И.Щербаковой и др., наметивших изучение "Аэлиты" в контексте эволюции большого русского художника.

В необычной для него литературной форме Алексей Толстой впервые запечатлел здесь своё философское и эстетическое открытие обновлённой России и вообще новое видение и понимание мира. Эти качества выступают в "Аэлите" хотя и эскизно, однако уже укрупнённым планом, определённей, чем в романе "Сестры", который множество раз подвергался анализу, чтобы продемонстрировать эволюцию писателя. В художественном мире "Аэлиты" неожиданно появились черты романиста-эпика, художника-мыслителя, реалиста нового типа, во многом уже не похожего на прежнего живописца оскудевших дворянских гнёзд и интеллигентской среды.

Здесь, в эпицентре художественной мысли Алексея Толстого, как-то сразу, без предварительных набросков, возникает великолепный, классический тип солдата революции, совершенно отличный, например, от красноармейцев, выведенных писателем незадолго перед тем в повести "Необыкновенные приключения Никиты Рощина" Алексея Гусева ещё предстоит понять и оценить в родословном ряду таких достижений молодой советской литературы, как образы фурмановского Чапаева и Фадеевского Морозки. Герой Алексея Толстого, кровно родственный им своей революционной страстью и вместе с тем противоречиями самобытной натуры, образ большой психологической правды и человеческого обаяния, Гусев ведь был одним из самых ранних литературных предшественников этих замечательных характеров. Не оттого ли Дмитрий Фурманов одним из первых приветствовал новый роман писателя-эмигранта. С другой стороны, от красноармейца Гусева протягиваются нити к революционным персонажам "Хождения по мукам".

В "Аэлите" впервые складывается, чтобы занять особое место в творчестве Алексея Толстого, образ народа, взявшего судьбу в свои руки, - он пробуждает совсем другое нравственное чувство, чем толпа, бунтующая где-то за кадром в "Сестрах". И рефлексии российского интеллигента здесь тоже впервые оцениваются не только изнутри, но и с точки зрения интересов и целей Родины.

И образ вечного Космоса совершенно новый у Алексея Толстого, многоразлично повёртывается к читателю то символом трагического разъединения с Родиной (один из автобиографических мотивов "Аэлиты"), то увеличительным экраном земных событий, страстей и помыслов, то, наконец, сам по себе как таковой, как физическая безмерность, на край которой уже тогда вступал - это отлично почувствовал Алексей Толстой - человек XX века.

И тоже впервые в "марсианском" романе появился "мировой кинематограф" народов и рас. Легендарная историография создаёт в "Аэлите" всемирно-историческую подсветку революционной современности. Нигде ещё Алексей Толстой не пытался обозревать злободневное настоящее на таком гигантском экране Истории и Природы. Эстетическая, жанрообразующая, стилистическая функция этого экрана впоследствии перейдёт и в его эпическое полотно.