Некоторые проблемы истории и теории жанра

Крайний субъективизм и эгоцентризм культивировали, как известно, декаденты, - не из-за того ли разошёлся с ними ещё молодой Алексей Толстой? Автор "Аэлиты" верно усматривал в эгоцентрическом разрыве с живой реальностью мировоззренческую подоплёку крушения реакционных сил. Здесь оформлялась убеждённость писателя - он с наибольшей определённостью её выразит в "Хождении по мукам" - в том, что бездуховная мораль несовместима с истинной, а ложная истина в свою очередь чревата антиморалью.

В "Аэлите" смысл "отступлений" в легендарную историю не однозначен, но несводим к визионистской поэтизации старины. Можно было бы показать, как в обработке Платоновой легенды и теософского мифа об Атлантиде тоже проступают элементы научной фантастики. Но дело ещё и в том, что весь роман пронизан также "отступлениями" иного рода. По афористическому суждению "красного" подполковника Тетькина в "Восемнадцатом годе", русские мужики ни за что не уступят контрреволюции, - потому, что "желают иметь свою собственную историю, развёрнутую не в прошлые, а в будущие времена..."[223].

Эта другая, так сказать, перспективная координата исторического сознания реализовалась ещё в "Аэлите", например, как мотив "золотого века". "Ах, золотой век... Золотой век..." (с.221) - горько сожалел об утраченном будущем вожак разгромленного восстания. Диктатор Тускуб высмеивает "несбыточную" мечту о будущем и предлагает взамен всеобщего равенства реальное блаженство для избранных. Вывернутую наизнанку утопию разовьёт в духе фашизма, который тогда поднимал голову, другой диктатор в другом фантастическом романе Алексея Толстого.

Автор "Аэлиты" хорошо осознавал, что идеальный образ золотого века может быть очень по-разному обращён не только вперёд, но и вспять. По рассказам марсианки, недолгое цветение человечества - в невозвратном прошлом. Для вымирающего Марса желанное будущее - на планете Земля, брызжущей соками жизни. А инженер Лось строил космический корабль не без намерения укрыться от крови и ненависти на "девятом небе". Он полушутя объяснял Гусеву, как можно было бы убежать "в этой коробке" в лучшие времена. При скоростях, близких скорости света, течение времени в корабле во много раз бы замедлилось. "Поскучают, обрастут бородой, вернутся, - иронизирует он, - а на Земле - золотой век" (с.63). Разруха, хаос, анархия - всё позади, и люди живут по законам справедливости, милосердия и счастья.

Но это, как замечает Лось, всё же для каких-нибудь чудаков. А для него, красноармейца Гусева, и, стало быть, для самого автора бегство в будущее - вариант невозможный, несмотря на то, что и осуществимый. Все они слишком крепко привинчены к своему дорогому настоящему.

Попутно стоит отметить, что Алексей Толстой в утопических мотивах "Аэлиты" нисколько не заблуждался насчёт автоматической благодетельности научно-технического прогресса. На "девятом небе" фантастической марсианской техники его герои попадают в обветшалый реакционный мир. Сообщая, что Лось, по возвращении домой принялся строить "универсальный двигатель марсианского типа", который "перевернёт все устои механики, все несовершенства мировой экономики", писатель замечал: "Лось работал, не щадя сил, хотя мало верил в то, что какая бы то ни было комбинация машин способна разрешить трагедию всеобщего счастья" (с.266).

Мотив золотого века выполняет в романе, таким образом, концептуально-композиционную функцию, перебрасывает существенные ассоциации между фантастическим и реальным планами повествования, между глубоко личными переживаниями и всемирно-исторической истиной. И ещё: уже в "Аэлите" отступления в прошлое и будущее содержали прогрессивную историко-философскую мысль и принимали совершенно определённую классовую окраску, т.е. отнюдь не были эстетской игрой с художественным временем.

Проницательный читатель не мог не заметить, что своим "авантюрным" сочинением эмигрант делал не только политический шаг к признанию Советской власти. А.Воронского, редактора журнала "Красная новь", в котором появилась "Аэлита", быть может, привлекло и философско-мировоззренческое размежевание Алексея Толстого с белой эмиграцией. Не исключено, что Воронский, по мнению некоторых биографов Алексея Толстого[224], надеялся публикацией этого романа уравновесить путаную рецензию в своём журнале о нашумевшей философской книге О.Шпенглера "Закат Европы". "Аэлита" печаталась в "Красной Нови" (№6 за 1922 г., №№1, 2 за 1923г.) с полемическим подзаголовком "Закат Марса".

Однако в последующих изданиях Толстой снимет подзаголовок. Философия, идеология романа, конечно, не исчерпывалась перекличками со Шпенглером, хотя русский романист чутко запечатлел тот духовный кризис истощённой войной Европы, который оформил немецкий консервативный мыслитель-идеалист.