Некоторые проблемы истории и теории жанра

Г.Уэллс очень высоко ценил художественную культуру И.Тургенева и А.Чехова, ощущал родственность их писательской манеры, учился у них мастерству социально-психологического анализа. Однако превыше всего ставил нравственную миссию русских классиков и не случайно выделял среди них Л.Толстого. О силе воздействия этого писателя на уэллсовские философско-этические искания можно судить по одной перекличке. В романе "Освобождённый мир" выведен русский по имени Каренин. Кроме этих двух примет, у уэллсовского персонажа нет ничего общего с героем романа Л.Толстого. Каренин Г.Уэллса выступает духовным лидером возрождённого человечества. Возможно, в нём не без основания искали черты М.Бакунина. Но в этом "волевом лице с глубоко посаженными небольшими, но ясными карими глазами и крупным решительным тонкогубым ртом"[204], а, главное, в духовном облике уэллсова Каренина проглядывает вместе с тем прототип более значительный. Характеристика Каренина в "Освобождённом мире" порой напоминает жизнеописание Л.Толстого: "Под конец жизни престиж этого человека был очень высок. Ему более, чем кому-либо из его современников, обязаны мы тем духом самоуничижения, тем отождествлением себя со всем обществом, которое легло в основу"[205] образования, воспитания и всего уклада жизни уэллсовой Утопии.

Бескомпромиссность чувства человеческой общности - вот что более всего привлекало Г.Уэллса в личности Л.Толстого. Он очень остро ощущал генетическую связь морали коллективизма с принципиальным отрицанием частной собственности. С этическим учением великого русского писателя соприкасалась вся социалистическая программа Г.Уэллса, ставящая духовное усовершенствование на место политической борьбы.

Утопическая надежда на то, что непримиримый социальный антагонизм может быть разрушен в духовной сфере, стала центральной художественной идеей фантастического романа "В дни кометы" (1906). Призыв к нравственному самоусовершенствованию звучал и в его социально-бытовых романах "Женитьба" (1912), "Страстные друзья" (1913), "Великие искания" (1914). В 1917 году Г.Уэллс публикует богостроительский роман "Бог - невидимый король". Заложенная в нём идея прорисовывалась, как верно почувствовал М.Горький, и в предшествовавшем романе "Мистер Бритлинг пьёт чашу до дна". В период "толстовства" Г.Уэллс посылал великому учителю свои книги. Среди них в библиотеке Яснополянского музея хранится социологическая работа "New Worlds for old" ("Новые миры вместо старых", Лондон, 1908), излагающая взгляды англичанина на социализм, с пометками Льва Николаевича или кого-то из его окружения.

Вместе с наступившим впоследствии критическим отношением к собственным богостроительским исканиям (особенно - в романе "Мир Вильяма Клиссольда", который С.Динамов не случайно избрал для характеристики идейной эволюции автора) пришло понимание того, что Толстой-проповедник порой мешал Толстому-художнику. Если прежде почтительный ученик называл в письме Л.Толстому "Воскресение" вместе с "Войной и миром" "самыми замечательными, самыми всеобъемлющими романами"[206], то в предисловии к английскому изданию "Воскресения" 1928 года Г.Уэллс отрицает художественную убедительность чувств и поступков Нехлюдова после суда над Катюшей Масловой. В конце романа, пишет Г.Уэллс, "Нехлюдов и сам Л.Толстой как бы сливаются воедино..., превращаются в бесплотные тени с Новым Заветом в руках"[207] (интересно, что эта оценка перекликается с известными словами А.Чехова: "... уж очень по-богословски" - "писать, писать, а потом взять и свалить всё на текст из Евангелия..."[208]). Как полагал Г.Уэллс, отступление от психологической правды нарушало столь им ценимую монолитность романов Льва Толстого.