Мы допили чай, я махнул своей личке: планы меняются, на передке ночевать не будем; а что будем делать, я пока не скажу.
Пожал руки тем, кто попались на пути, Граф и Тайсон на рукопожатия не отвлекались; пробежали — не столько пригибаясь, сколько сутулясь — эти двадцать метров; где-то стукнул одиночный автоматный, но, кажется, вообще не по нам; и уже неспешно двинулись вдоль посадки.
Метров сто я шёл спокойно, размышляя о недавнем разговоре; надо же, только Батя спросил меня, могу ли я устроить ему встречу с императором, — и тут такая возможность; определённо, Господь присматривает за нами и хочет как лучше.
В какой-то момент я глянул вправо — и вдруг увидел Араба, который нарочито неспешно шёл через поле наискосок: ровно по той тропке, где мы в тот раз ползали, глядя на красивые столбы, выбиваемые КПВТ.
По этой тропке больше никто не ходил, разумно желая продлить свои дни.
«Вот сучонок», — подумал я весело.
Затеялся совсем маленький, моросистый, как бы размазанный, несфокусированный дождик — и уверенный Араб очень красиво смотрелся в этом дождике на фоне маслянистого, отекающего солнца.
Араб нарочно показывал разом что-то и взводу, оставшемуся на позициях, и мне.
Бойцам — что имеет право отвечать им невнятное «Угу» на «Здравия желаю!», и показательно игнорировать попытки к нему обратиться с личным вопросом: потому что и так знает наперёд, что ему скажут, и что придётся отвечать; лучше даже не начинать.
А мне? Ну, не знаю что, лень искать ответ.
Араб по многочисленным показателям меня превосходил. Зарывался он так, словно отслужил пехотинцем три войны; отлично стрелял из всех видов оружия, зная назубок все ТТХ; если на располаге что-то случалось с проводкой — он, раздражённый неповоротливыми электриками, вдруг гнал их прочь и тут же чинил всё сам; то же происходило и с админом, вместо которого Араб сам устанавливал сеть; во дворе он походя ставил диагноз вставшему «козелку», определяя характер поломки и способ исправления, в пику залипшим в размышлениях механикам; ориентировался на местности, легко читал карты, мгновенно запоминал, что, где и как выставлено, выстроено и спрятано у нашего несчастного неприятеля, — естественно, понимая всё и про наших корпусных соседей, все достоинства и недостатки их позиций и нашего с ними соседства; при всякой перестрелке, принимавшей даже самые остервенелые формы, он, не пригибаясь, носился по окопам, каждую минуту зная, чем заняться и ему, и всем остальным; когда случались «трёхсотые» — орал на медиков, давая даже не советы, а именно что указания, что делать, — иной раз на бойце даже не успевали распороть штанину или задрать форму, но Араб уже разгадал, по одному ему ведомым признакам, из чего и куда именно попало.
Откуда-то он знал, к примеру, и сейчас, что стрелок на КПВТ устроил себе перекур, и «глаза» нашего несчастного неприятеля не обратят внимания на человека, неспешно идущего через поле.
Арабу я, естественно, ничего хорошего не сказал, когда мы встретились у машины. А сказал следующее:
— Вот ты идёшь посреди поля, и это твоё дело; но вообще, траектория выстрела из КПВТ — даже если минуя тебя, о чём я ни минуты не стал бы жалеть, — позволяет заряду проследовать мимо твоей головы, наискосок, — и поразить, скажем, меня. Что мне категорически не нравится. При том, что ты мог быть виден нашему противнику, а я нет.
(Вообще говоря, в нормальном подразделении начальник штаба стоит выше замполита — но не в нашем.)
Араб знал, что я в целом шучу, — и ничего не отвечал.
У нас были отличные отношения.
— Уезжаешь? — спросил Араб уже в машине.
— Как ты догадался? — спросил я.
— Так… — сказал он неопределённо. — Надоели мы тебе.
— Ты всё понял про 120-й?
— Ага, — сказал Араб. — Ждать тебя?
— Да фиг знает. Не думаю. Сами решите.
— А кто тогда наши… спины прикроет от ударов начальственной суковатой палки?
— Между прочим, Глава души в тебе не чает. Ты нравишься ему куда больше Томича.
— Это в тебе он души не чает, — мрачно сказал Араб.
Я ласково посмотрел на него в зеркало заднего вида.
У Араба не было ни военного, ни медицинского, ни какого-либо ещё высшего образования. Он был потомственным шахтёром.
До Москвы решил ехать на «круизёре»: на обратном пути подарков захватить батальонной братве.
Граф и Тайсон привычно обыскали с утра багажник на предмет нахождения там чего-то совсем не нужного российским пограничникам.
Вокруг нас бегала хозяйкина мерзкая собачка — три килограмма непрестанной истерики, две бешеные бусинки на месте глаз, крысиная мордочка; она не столько лаяла, сколько дребезжала от негодования. Едва ли возможно объяснить, как мы её за без малого два года не зашибли.
Только что проснувшийся Злой провожал нас в тапочках до машины.
Тайсон безупречно сыгранным отеческим тоном напутствовал его:
— Злой, ты за старшего остаёшься. Ты, а не собака, запомни.
Злой добродушно потягивался в ответ.