Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

Звук – первооснова бытия, он рождает предчувствие: до ломящей боли в сердце, явственно и близко, я вижу крепкие, ухватистые пальцы, упирающиеся в ствол, слышу сопение, вижу фрагменты ватников, обтягивающих плечи, натужно толкающие ствол смертельно раненной сосны, и – за мгновение перед тем, как наступит момент расщепления живых тканей, – слышу рождающийся стон дерева, а потом ужасаюсь медовой ране, месту летального перелома…

…Что есть горше памяти? Никогда не забуду, как на свадьбе сына В. Семичастного, бывшего комсомольского вождя, а потом шефа КГБ, дочь его – милая, курносая девушка – пригласила отца на белый танец; звучала мелодия Лары из «Доктора Живаго»; Семичастный неумело вальсировал, а я вспоминал его слова про то, что Пастернак – хуже свиньи, та хоть не гадит под тем деревом, желуди с которого жрет…

Там же, на этой свадьбе в «Праге», Шелепин, закуривая одну сигарету от другой («Новость», очень дешевые, есть в каждом киоске, «но эти специально для меня выпускают»), добро улыбаясь, рассказал мне, как на девятнадцатом съезде ВКП (большевиков) в список членов ЦК не была внесена фамилия героя войны маршала Л. Говорова. (Во время обыска у нас в квартире бригада подполковника Кобцова забрала фотографии Говорова – отец был рядом; Подмосковье, декабрь сорок первого; сожгли в одночасье).

Пять дней Говоров не находил себе места (отец-то ведь его был отнюдь не пролетарием), потом написал письмо Вождю. Тот разослал всем делегатам, уехавшим из столицы, по бюллетеню: «По техническим причинам в список для голосования в члены ЦК не попала фамилия Говорова Л.А. Прошу проголосовать. Секретарь ЦК И. Сталин».

Гарантированная тайна голосования. Говоров прошел единогласно.

– Все же решительность – первооснова политики, – задумчиво, размышляя о чем-то своем, затаенном, заключил Шелепин. – Когда запрещали спектакль «Большевики» в театре «Современник», я приехал к ним… хорошая вещь, понравилась. Единственная газета, которая поддержала театр, была наша, профсоюзная, «Труд»… Я принял решение, потому что был готов за него отвечать… Отвечу, если придется…

…Когда сейчас пошел вал о Сталине, когда наши правые ультра угрожают смертью тем, кто поднял голос против «великого Вождя, с именем которого прошла вся наша жизнь, а мы не макаки, мы бы тирану не поверили, не пальцем сделаны, Сталин и коммунизм неразделимы», я все чаще вспоминаю мои встречи с Жаком Дюкло и Луисом Корваланом, руководителями Французской и Чилийской компартий, – отчего же они встретили решение Двадцатого съезда как освобождающее облегчение от страшного груза безответных вопросов, разрывавших им сердце и мозг? Почему Долорес Ибаррури, когда я спросил ее в Мадриде об этой трагедии, горько повторила свою крылатую фразу времен войны против фашизма: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»? Отчего Пальмиро Тольятти, когда меня, молодого журналиста, отправили к нему за коротким интервью, сухо ответил: «От лжи умирают медленно. От правды гибнут – слабые и самовлюбленные. Или выздоравливают – сильные, те, кто жаждет знания, а лишь только знание есть первооснова прогресса».

…Я постоянно слышу в себе звонкие удары топора о тугой ствол сосны. Значит, надо записывать то, что живет в тебе, – пусть это будут наметки, они, возможно, помогут тем, кто идет следом… Впрочем, следом идут и штурмовики из власовской «Памяти», им это не нужно – это против них… Что ж, значит, тем более надобно записать то, с чем засыпаешь и просыпаешься…

…Хаммер и начальник личного штаба Гимлера СС обергруппенфюрер Карл Вольф, великий танцор Серж Лифарь и любимец фюрера – министр военной экономики третьего рейха Альберт Шпеер, сын Шаляпина – Федор Федорович и помощник Аллена Даллеса мистер Пол Блюм, художник Марк Шагал и Эдвард Кеннеди, замечательная актриса Симона Синьоре и лидер Баварии Франц Йозеф Штраус, Дэвид Рокфеллер и министр Франко сеньор Фрага Ирибарне, барон Фон Фальц-Фейн и профессор Клаус Менарт, команданте революционной Никарагуа Томас Борхе и Омар Кабесас, Пабло Неруда и Луис Мигель Домингин – великий тореадор века, друг Хемингуэя и Пабло Пикассо, Каганович и маршал Конев, Галина Уланова и Самуил Маршак, Отто Скорцени и Молотов…

Сколько же людей живет во мне. Сколько слов, которые хранят в себе жизни. А звук топора все конкретнее, звонче, отчаянней, ближе…

«Все мое ношу с собой»? Значит, я волен унести это свое?

…Завидуйте умению терять.

Терять и отдавать – в определенной мере – синонимы.

…Что же меня потрясло в Жаке Дюкло?

Это было в самом начале семидесятых, я летел в Чили, в страну Народного фронта. Дюкло тогда был вторым человеком во Французской компартии, мы встретились в подземном гараже ЦК, где его шофер парковал машину: он вернулся с обеда, от него пахло терпким крестьянским вином и чесноком, лицо было красным, глаза – словно маслины, череп крутой, вмещающий.

Но потряс меня его рост – совсем маленький человечек, невероятно стремительный, катышек какой-то, право.