Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

– У нас третьего директора мясокомбината посадили, – продолжал между тем мой знакомец. – Третьего – в течение двух лет. И четвертого посадят, потому что люди на мясокомбинатах как получали по сотне в месяц, так и поныне получают, вот и воруют – иначе не проживешь. С колхозами не связаны, с торговлей тоже, бултыхаются посередь ведомств, ну и тащат, кто сколько может! Отдали б эти мясокомбинаты колхозам, совхозам или торговле – был бы толк, а так… На суде последнего директора спрашивают: «Ты почему скот не принимаешь у совхозов и колхозов?» – «А потому, что склады забиты!» – «Реализовывай то мясо, что хранишь, вот тебе и будут склады!» – «Не имею права. По закону я сначала должен забить государственный фонд!» – «Ну и забивай!» – «Там тоже все склады полны!» – «Реализовывай через торговлю!» – «Не имею права! За это вы мне еще одну статью навесите!» – «Почему загодя не расширял складские помещения?» – «Фондов не спустили, рабочих нет, средства откуда взять?» Закатали бедолагу на два года, дали б больше, но ведь он молчал про то, как надо бы путем хозяйствовать, не сердил попусту районное начальство, поэтому те дали указание суду, мол, ограничиться исправительно-трудовыми работами… Эх-хе-хе, – заключил мой гость, – как жило районное руководство бумагой, так и поныне живет, сытый голодного не разумеет…

– Ну и какое же слово мне нужно замолвить?

– Пусть начальство разгонят, Виктор Сергеевич! Не стронемся мы иначе… Только рынок и торговля могут дисциплинировать хозяйственника, только выгода сделает из него настоящего руководителя, а из колхозников – творцов, а не горьких молчунов… А так…

Ну, я, конечно, ответил, что районное звено – наша главная опора, на что, мол, руку поднимаешь, откуда такой пессимизм, надо уверенней смотреть в будущее… А что ж еще прикажете говорить?! Не враг же я себе, право, не дитя, лишенное охранительного рефлекса… Да я, может, во сто крат лучше него понимаю трагедию, но ведь молчу! А тут еще началась эпопея с «нетрудовыми доходами»: подвез шофер бабку – плати штраф, хапуга! Но вскорости начались разговоры об индивидуальном труде. Вышел наконец закон: теперь хоть сервис стронется с мертвяка.

А новый шеф нас собрал и заявил:

– Именно теперь, товарищи, в условиях закона об индивидуалах от нас зависит все: либо мы дадим разгуляться темной частнособственнической стихии, либо введем ее в подконтрольные государственные русла…

Ну что ж это такое?! Левая рука не ведает, что делает правая? Или над нами специально таких дубин ставят, которые прежде всего боятся, как бы народ не зажил по-человечески?! Одни контролеры, честное слово! Скоро вообще работяг не останется, только учетчики чужих заработков…

Словом, депрессия у меня началась, черная, безысходная депрессия… В пятьдесят четвертом реформу начали – в шестидесятом задушили… В шестьдесят четвертом начали – в шестьдесят восьмом задушили… Неужели и сейчас ждет нас повторение пройденного?! Зачем тогда заглушку с вражеских голосов сняли?! Зачем попусту нервировать людей?!

И вот однажды в субботу, гуляя по городу, увидел я вывеску: «Кооперативное кафе – 20 метров». И – стрелочка, куда идти. И стало мне вдруг интересно: там живые люди работают, сами себе хозяева, живут без указки бестолочей, не знают, бедненькие, что наш шеф более всего озабочен, как бы их задушить и ввести в берега! Если что и вводит в берега, так жизнь, а не наши дурьи запреты! Будет частник драть несусветную цену – к нему и драная кошка не пойдет, родится конкуренция между обдиралой и умным – этот драть не станет, он свое добром получит, трудом и добром!

Да… Зашел я в кафе-квартирку. Три комнаты, малогабаритка вроде моей, в двух комнатах столики, музыка играет, муж с женой блинчики разносят, разварную гречку, котлеты, и такая во всей этой семейной идиллии открылась мне благость, что даже в носу засвербило. Сел я – у окна столик был свободный, о двух стульях, места, конечно, мало, – заказал блины и чаю, начал слушать, о чем говорят другие, и нашло на меня такое сладостное успокоение, что я даже испугался – не уснуть бы. Давно не было такого спокойствия в душе, честное слово! В столовку-то зайдешь, так ведь ужас, ей-ей: буфетчицы в грязных халатах, пузатые, руки неухоженные, черт-те какие косынки навернуты на бигуди, на клиентов им семь раз плевать – зарплату платят, – сыты да еще домой каждый вечер добро волокут, а за ними ОБХСС гонится, чтобы свою долю получить, а здесь, в кооперативном-то, маникюрчик у хозяйки, юбочка в обтяжку, а хозяин в косовороточке, улыбка с лица не сходит, летают по комнаткам – с шуткой и добром в лицах, вот они, хозяева!

Да… Никогда в жизни я столько блинов не ел, как в тот день, а потом возьми да и полюбопытствуй: «Как, мол, у вас дела? Не трудно ли? Кто мешает? Чего нет? Что необходимо для развертывания дела?»