Карл обнял жену и долго не выпускал ее из объятий.
– В последние дни я просто бесился, – признался он ей. – Мне все казалось, что что-нибудь помешает твоему приезду: землетрясение, наводнение, война или еще какая-нибудь чертовщина. Я боялся умереть, попасть под коляску, свалиться с моста. Мне всюду мерещилось нечто, что может нас разлучить, помешать нашей встрече. Я впал в уныние от всей этой чепухи. И теперь мне просто не верится, что мы снова вместе.
– Мне тоже, милый.
Проснулась Женнихен и, как позже утверждал Карл, внимательно с ног до головы оглядела его оценивающим взглядом, потом, найдя, должно быть, что он вполне приличен, улыбнулась ему и завертела головой, требуя, чтобы он взял ее поскорее на руки.
– Она признала меня! – сказал Карл. – Она точно признала меня!
В тот день он не выходил из дому, все никак не мог наглядеться, нарадоваться на своих женщин. Он исследовал Женнихен от пяток до макушки, восхищался ее четырьмя зубками, щекотал бородой ее животик, носил на руках, пел ей песенки, убаюкивал, кормил супом, который приготовила Женни, причесывал, оказывал ей всяческое внимание, чем возбудил ревность в Женни.
– Ты совсем забыл обо мне, Карлхен, – заметила она ему. – Но я тебя прощаю.
Бакунин, который встретился с Карлом на третий или четвертый день после приезда Женни, сказал:
– Я не узнаю вас, доктор Маркс. Вы помолодели лет на десять. Как вам это удалось?
– Я нашел кастальский источник, – ответил ему Карл. – Этот источник – любовь.
– Не верю, – удивился Бакунин. – Не верю, что такой суровый логик, как вы, можете испытывать подобное чувство. Ваш ум, как мне кажется, должен все расчленять на атомы, все подвергать сомнению.
– Разумеется, должен, – ответил Карл. – Он так и поступает по отношению ко всему, кроме любви. Туда, где любовь, я его просто не допускаю, Бакунин. И не потому, что боюсь за любовь, а потому, что боюсь за ум.
Вскоре судьба подарила Карлу еще один праздник: вернулся из Гамбурга Гейне, привез целый ворох новостей о немецкой жизни.
– Когда б не Гейне, – сказала однажды Карлу Женни, – боюсь, что мы заскучали бы.
Женни из-за ребенка не могла покидать дом. Гейне приносил с собой веселье, ощущение большой жизни, дружеское тепло. Карл был благодарен ему за это. К тому же он просто любил Гейне. И каждый его приход встречал с радостью, оставлял ради него всякие дела, неохотно отпускал его, когда тот уходил.
Гейне возвратился из Гамбурга в октябре. В октябре же Карл закончил работу над книгой, которую вместе с Энгельсом начал писать в августе. Книга получилась больше, чем он предполагал. Предлагать ее в какой-либо журнал не имело смысла: для журнала она была слишком велика. Карл начал хлопоты о ее отдельном издании.
Первым издателем, к которому обратился Карл, был Фребель, владелец «Литературной конторы». Тот самый Фребель, который издал сдвоенный номер «Ежегодника» и компаньоном которого был Руге. Фребель печатать книгу отказался, сославшись на финансовые затруднения. Но это была лишь отговорка. Действительной причиной отказа было требование Арнольда Руге, с которым тот обратился к Фребелю, когда узнал, что Карл начал с ним переговоры об издании книги. «Вы должны выбрать между мной и Марксом, – заявил Руге Фребелю, – между его и моей дружбой». Фребель выбрал Руге.
За первой неудачей последовала вторая: печатать книгу отказались также владельцы издательства, в котором выходила «Форвертс». Посредничество редактора «Форвертс» Бёрнштейна также не имело успеха: издатель Жюль Ренуар предчувствовал (или знал), что надвигаются неприятности, которые он не хотел усугублять. Во всяком случае, слухи о том, что правительство Гизо по просьбе прусского правительства заинтересовалось газетой «Форвертс», не прошли мимо него.
– Эти неудачи меня огорчают, Карл, – сказала Женни. – У меня складывается впечатление, что против тебя готовится заговор.
– Чепуха, – возразил Карл. – Просто я дважды обратился не по адресу. Причина неудач в моей собственной глупости. К счастью, я это понял. И послал рукопись Левенталю во Франкфурт-на-Майне. Думаю, что на этот раз мне повезет.
На этот раз Карл не ошибся.
Доктор Левенталь согласился издать книгу, предложив для нее свое название: «Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании». Карлу это название понравилось.
Слухи о том, что французское правительство заинтересовалось газетой «Форвертс», вскоре подтвердились самым неожиданным образом: редактор Фердинанд Бернайс был вызван в суд. Ему предъявили обвинение в том, что он нарушил закон о политических газетах – не внес залог в семьдесят пять тысяч франков, который обязан был внести по закону. Ни Бернайс, ни Бёрнштейн такой суммой не располагали. В результате Бернайс был приговорен к двум месяцам тюрьмы и штрафу в триста франков. Прямо из здания суда его под конвоем отвели в тюрьму Сен-Пелажи.