Неистовый сын Трира

– Или, – ответил Карл, – я тебя перескажу его в нескольких словах. Некий князь Герольштейнский, которого зовут Рудольф, влюбился в некую Сару Сейтон, красивую и юную интриганку. И женился на ней. Тайно, разумеется. Тут можно было бы и поставить точку, но мисс Сара Сейтон стала наставлять князю рога. Князь возмутился и выгнал ее. Но этого ему показалось мало: если уж наказывать зло, решил он, так во всемирном масштабе. Он отправляется путешествовать. И всюду, где он появляется, добродетель находит в нем защитника, а зло – своего врага.

– Стало быть, всюду появляется, как бог из машины.

– Ты прав. В конце концов он возвращается в Париж. И тут, прогуливаясь по одному кварталу, который пользуется у парижан дурной репутацией, он берет под защиту некую Флер де Мари, юную служанку, которой очень досаждал сутенер Резака. Вскоре выяснилось, что Флер де Мари – его дочь от изгнанной им некогда Сары Сейтон.

– Я потрясен, Карл! – засмеялся Энгельс.

– И князь потрясен. Более всего он потрясен тем, что его юная дочь – морально падшее существо. Он немедленно отдает ее в монастырь, где священник приводит несчастную Флер де Мари к полному раскаянию. Но князь на этом не успокаивается, ибо его миссия – наказывать всякое зло. Он узнает, кто виноват в нравственном падении дочери. Виновником этого несчастья оказывается нотариус Ферран, который заставил ее, неразумную, пожертвовать состоянием – оно у нее прежде было – в благотворительных целях.

– Осуждается благотворительность, Карл?

– Да, да. Даже в благотворительных целях жертвовать своим состоянием не всегда разумно… Впрочем, вернемся к князю. Он берет себе в слуги сутенера Резаку. И этот Резака становится карающим мечом в его руках. Они ослепляют некоего Мастака, который преследует князя по наущению его бывшей жены Сары Сейтон. Они повергают в прах нотариуса Феррана. И так далее, мой друг, и тому подобное. Зло наказывается, добродетель торжествует. А бедная Флер де Мари умирает в монастыре…

Карл отвернулся к окну и замолчал. Затем резко повернулся, спросил:

– Ты не плачешь, Фред? Не плачешь? А я рыдаю, – произнес он и изобразил рыдание, чем рассмешил Фридриха. – Впрочем, шутки в сторону. Дело не в самом романе, как ты понимаешь, а в тех идеях, которые извлекают из него наши критические критики, называя их тайнами.

– Почему тайны? – спросил Энгельс.

– Потому, что критические критики открывают нам две совершенно потрясающие тайны. Тайна первая: наша цивилизация одичала и погрязла в разврате, потому что сильные и богатые люди ничего не знают о нищете. «Ах, если бы богатые это знали!» – восклицают критические критики, полагая, что сильные и богатые люди не дали бы ей, нашей несчастной цивилизации, одичать и погрязнуть в разврате.

– Какая ужасная тайна! – подстроившись под иронический тон Карла, проговорил Фред, всплеснув руками.

– Критические критики открывают нам и вторую, не менее разительную тайну: причина всех несчастий и преступлений – трущобы. Оттуда совершаются нашествия современных гуннов на добродетель. Трущобы, говорят они, надо уничтожить. Но как? Надо отнять у бедняков детей и отдать их на воспитание государству – это раз. Надо заставить всех бродяг и нищих работать – это два. Надо создать для бедных сельскохозяйственные фермы, обязательно образцовые, надо устраивать благотворительные вечера в пользу бедных, то есть богачам надо чаще развлекаться, чтобы бедные не умирали с голоду.

Карл встал и заходил по комнате.

– Каково? Нет, каково? И это пошлое лицемерие, эта гнусная защита общества богачей выдается за последнее слово революционной мысли!

Карл остановился у окна, какое-то время стоял молча, потом вздохнул и повернулся к Энгельсу:

– Прости, я разгорячился… Словом, я написал против всей этой чепухи, которую, как знамя, подхватила наша критическая критика, несколько злых страниц для нашей книги. Познакомься.

Пока Энгельс читал, Карл сидел и курил, время от времени поглядывая на Энгельса, пытаясь по выражению его лица определить, как он относится к прочитанному. Энгельс улыбался, хмурился, иногда отрывался от чтения и о чем-то сосредоточенно думал. Потом он отложил листки в сторону и сказал:

– Принимаю и одобряю. Этого достаточно?

– Достаточно.

– А теперь я хочу спросить тебя, Карл: как ты относишься к тому, что я вынужден буду со временем стать совладельцем фабрики, фабрикантом, коммерсантом и прочее?

– Тебя это беспокоит? – Карл не был готов к ответу на такой вопрос.

– Беспокоит. Ведь гнусно быть буржуа, к тому же еще фабрикантом, то есть буржуа, который активно выступает против пролетариата. Объективно выступает. В моих личных симпатиях к рабочим ты, надеюсь, не сомневаешься, Карл?

– Не сомневаюсь.

– Время, проведенное на фабрике моего старика, показало всю мерзость моего будущего положения. Если б я не занимался изучением жизни английского общества, я давно бы там прокис. Но как раз именно это изучение дает новую пищу моему бешенству. Ведь чем глубже я вникаю в суть дела, тем отвратительнее мне кажется ограбление рабочих. Ты понимаешь меня, Карл?

– Понимаю, Фред.