Неймдроппинг

стать героиней басен, и подписать признание – был бы взлом, так бы

держал твою руку над тем каштаном, были в округе высоковольтные

провода, и в возвращении вечном от роду пьяном сердце с изъяном

и кровушка как вода. Зрение выдало всё, что хранится между, что

шепотками  и  знаками  у  крыльца,  ты  попросила:  «Нет,  принеси

одежду», жало змеиное прятала у лица.

32

***

33

Пить  березовый  сок,  наушничать  и  креститься,  в  сорок  рифм

нарядиться у зеркала, не дыша, у соленого колобка птица-оборотень-

синица  Марьиванна  принцесса  уездного  чардаша  отгрызает  бочок,

берет  в  кулачок  солому,  положишь  семечко  в  почву  –  вырастет

куст,  электричество  в  каждый  дом,  только  ближе  к  дому,  много

крови  и  почвы  на  наше  ведерко.  Пруст  отгрызает  второй  бочок,

достает фонему, факультет психологии, бабушка и Бергсон, только

в памяти место для капитана Немо, закрываются двери, берет свой

вчерашний сон, не тебя ли я холил здесь и лелеял верно, а ты руку

держала  над  каждой  чужой  свечой,  да  минует  нас  невозможности

тверди скверна, забирай свое имя, души утвержденный крой, правой

кромки  держись,  по  поребрику  до  рассвета,  туда-сюда,  сказки

сказывая, ходи, отроки с пивом горящим узнают Фета, что позади, то,

как милость, и впереди, посередине пустоты и горганцола, красота

мироздания  и  лебединый  стан,  больше  тебя  не  заботят  проблемы

пола,  роман  о  Розе,  лис  Рейнард  и  сын  Тристан,  морские  купания,

веточки  сливы  и  соли,  сигналы  точного  времени,  перерыв,  все  те,

что тебя на осколочки раскололи, склеить после прочтения позабыв.

Ходи туда-сюда, рассказывай миру, куда язык твой грешный тебя

довёл, держали себя в руках, разбивали лиру, потом на себя пеняли

за  произвол.  Ходи  туда-сюда,  волос  наш  так  долог,  что  вечность

можно  за  пением  скоротать,  потом  тебя  достает  из  коробки  Молох

героев спасать, экран закрывает гладь.

***

Не  соответствуешь  теме  разговора,  не  садишься  за  стол,  куда  ни

попросят, посещаешь курсы тарологов, курсы лора, дома с химерами

снегом  совсем  заносит  по  самые  окна,  памяти  нет  на  диске,  а  от

ненужной  здесь  не  освободиться,  и  без  конца  составляешь  любые

списки,  жизнь  коротка  –  бесполезно  взирать  на  лица  помимо  себя

и  загадывать,  кто  здесь  точно  принесет  тебе  кусок  ленинградского

льда,  а  из  нашего  окна,  где  вода  проточна,  где  пейзанская  башня

склоняется  к  нам,  тверда  и  насыщенна  смыслами,  горек  наш  хлеб

насущный, в «Баскин-Робинсе» темень египетская и грог, и приходит

телец  в  мониторе  к  травинке  тучный,  но  попасть  в  него  бластером

ты всё равно не смог, но заклеить пластырем все опечатки плоти и

склонять в тетрадке Орля на Орли-Орлю, мой последний том остается

всегда в работе, а из нашей форточки… клавишами пылю, и проходит

время, достаточное для сметы, и тебе вручают законную карту вин,

не  хотелось  верить  предчувствиям  и  в  приметы,  но  остался  в  поле

всё  же  одним  один,  говоришь  с  собой  по-французски  и  прячешь

корни,  что  довольно  излишне  в  этом  дыму,  и  хны  покупаешь  на

фунт, неприкаянны до сих пор – ни хорошей души, ни веры, что все

равны, что равно всё то, что кладешь мне сегодня в темя, забираешь

завтра, растерянное за год, и число, и род, и любви приказное бремя

с  карнавальной  плотью  твоею  не  отберет,  слишком  много  «мы»  на

квадратную сопку, сыра Бог послал тебе разглядывать в микроскоп,

неуместен торг,  роман получался сыро, засыхал бурьян и колосом

рос укроп, и такое оно, это чувство для «Метростроя», что, Гертруда,

вина не пей и воды не пей, как я лето провел, на костях свое счастье

строя,  от  своей  тишины  избавляясь,  как  от  цепей,  и  такое  оно,  это

первое блюдо в кляре, от себя не избавишься, сколько себя ни ешь,

обещали  тебе  вернуться  и  всем  по  паре,  вот  в  ремарке  указано  в

сторону «тут всё те ж», а какие не те, то куда им с калашным ядом,

чистота восприятия тащится от нуля, оставайся со мной, посиди со

мной просто рядом, если хочешь, склоняй корешки, что твоя Орля,

что  они  тебе  все,  хочешь  городу  или  миру  невозможную  шаль  на

морозный февраль связать, и вороне послал демиург килограммчик

сыру, специальный паёк, чтобы ветреность обязать к благодарности,

иже  тебе  ничего  не  надо,  ты  на  ветке  сидишь  и  кланяешься  в  уме,

и  подсчеты  ведешь,  сколько  есть  коробков  от  яда  в  магазине

«Сельхозтовары», что в Костроме. Он полюбит тебя, он придет к тебе,

чтоб остаться, чтобы надвое всё в мире сущее разделить, никогда в

бытие собою не наиграться, коробки опустевшие оптом не закупить.

Сколько клялись до нас в любви на этой скамейке, сколько липовый

чай под этим вот одеялом, сколько в траченной молью весной цигейке

мечтали о счастье большом и крушеньи малом – переучет к лицу тебе,

34

станешь  старше,  станешь  рачительней,  ногти  не  красить  черным,

будешь  читать,  что  сказал  Мендельсон  о  марше,  и  своевременно

прятать  ведро  с  попкорном,  будешь  читать,  что  в  “Pedigree”

витамины и не пристало сном заполнять пустоты, глина-ребро,

35

ребро